Этого дурака – в солдаты!
Сергей Петрович родился в 1832 году в семье зажиточных московских чаеторговцев Боткиных. Не вызывало сомнения, что он пойдет по пути старших родственников, и точно так же станет торговать китайским чаем. Но провидение распорядилось иначе. Мальчик рос туповатым. К девяти годам он еле-еле научился складывать из букв слова. О полноценном чтении не было и речи.
Врачи, впрочем, серьезных патологий не усматривали. А отец горестно приговаривал: «Что с этим дураком делать? Остается одно – отдать его в солдаты».
Но совершенно неожиданно у Боткина открылись удивительные способности к счету. К мальчику спешно пригласили учителя математики, и тот подтвердил: это математический гений. Планы по поводу солдатской службы были естественным образом отклонены. Юного Боткина отдали в частный пансион, откуда ему открывался прямой путь в Московский университет.
Но буквально перед поступлением выходит царский указ, ограничивающий набор студентов. Только дворянство давало путь к знаниям. Исключение сделали для единственного, самого непопулярного факультета – медицинского. Именно туда и поступает юноша.
Так что доктором Сергей Петрович стал совершенно случайно – от отсутствия прочих заманчивых перспектив.
Дом, в котором родился С.П. Боткин. Москва, Земляной Вал, 35. Фото с сайта wikipedia.org
Никаких стройных научных теорий!
Медицину Боткин совершенно неожиданно полюбил. Хотя собственно обучением был недоволен. Писал: «Большая часть наших профессоров училась в Германии и более или менее талантливо преподавала нам приобретенные ими знания; мы прилежно их слушали и по окончании курса считали себя готовыми врачами с готовыми ответами на каждый вопрос, представляющийся в практической жизни…
Будущность наша уничтожалась нашей школой, которая, преподавая нам знания в форме катехизисных истин, не возбуждала в нас той пытливости, которая обусловливает дальнейшее развитие».
Это понимание пришло к Сергею Петровичу уже после окончания университета, в ситуациях предельно экстремальных – на войне. Там же он сделал свой выбор – хирургия и только. Но планы Боткина вновь рушатся – путь в большую хирургию оказывается закрыт из-за приличной близорукости.
И снова вынужденный выбор – терапия. Обучение в Германии, Англии, Франции, Австрии. Знакомство с тамошними светилами, обретение единомышленников. В частности, парижский профессор Тюссо в самом начале первой своей лекции сказал: «Хотите, чтобы я представил вам медицину в виде стройной научной теории? Так вот, ничего подобного вы здесь не услышите!»
С.П.Боткин с консилиумом у постели больного. Фото с сайта mednecropol.ru
Постепенно складывался врачебный метод Боткина. Никаких канонов. Никаких универсальных закономерностей. Каждый организм уникален. Важно найти к нему подход – и все получится, болезнь отступит.
В 1859 году Боткин женится. Его избранница – Настя Крылова, дочь простого небогатого чиновника. В качестве медового месяца молодой муж предложил турне по европейским курортам. Жена согласилась – и сразу о том пожалела. Жаловалась в одном из писем: «Он, право, сумасшедший. И во сне постоянно бредит медициною. На днях бужу, говорю, что пора вставать, а он отвечает: – «А-а, пора, а я думал, что, как теперь военное время, то взять бы одну ногу французскую, другую русскую и попробовать над ними мой электрический аппарат?..»»
Большую часть времени он посвящал не молодой супруге, а профессиональным беседам с местными докторами.
А затем – Петербург, стремительная медицинская карьера. Сергей Петрович – профессор медицины, тайный советник, руководитель академической терапевтической клиники Санкт-Петербургской медико-хирургической академии. Создание на пустом месте собственной клинической лаборатории. Времени не оставалось ни на что.
Сергей Петрович писал брату Михаилу: «Вот мой будничный день: утром, как встал, идешь в клинику, читаешь около двух часов лекцию, затем докончишь визитацию, приходят амбулаторные больные, которые не дадут даже выкурить покойно сигары после лекции. Только что справишь больных, сядешь за работу в лаборатории, – и вот уже третий час, остается какой-нибудь час с небольшим до обеда, и этот час обыкновенно отдаешь городской практике, если таковая оказывается, что очень редко, особенно теперь, когда слава моя гремит по городу. В пятом часу возвращаешься домой порядком усталый, садишься за обед со своей семьей. Устал обыкновенно так, что едва ешь и думаешь с самого супа о том, как бы лечь спать; после целого часа отдыха начинаешь себя чувствовать человеком; по вечерам теперь в госпиталь не хожу, а, вставши с дивана, сажусь на полчасика за виолончель и затем сажусь за приготовку к лекции другого дня; работа прерывается небольшим антрактом на чай. До часа обыкновенно работаешь и, поужинавши, с наслаждением заваливаешься спать».
Будем читать «Рокамболь»
С.П.Боткин, портрет кисти И.Н.Крамского (1880). Изображение с сайта wikipedia.org
Боткинские методы обескураживали современников. Вот, например, воспоминания одной из пациенток, серьезно заболевшей жены физиолога Ивана Павлова:
– Скажите, вы любите молоко?
– Совсем не люблю и не пью.
– А все же мы будем пить молоко. Вы южанка, наверно, привыкли пить за обедом.
– Никогда. Ни капли.
– Однако мы будем пить. Играете ли вы в карты?
– Что вы, Сергей Петрович, никогда в жизни.
– Что же, будем играть. Читали ли вы Дюма или еще такую прекрасную вещь, как «Рокамболь»?
– Да что вы обо мне думаете, Сергей Петрович? Ведь я недавно кончила курсы, и мы не привыкли интересоваться такими пустяками.
Спустя три месяца Серафима Александровна выздоровела.
В другой раз к Сергею Петровичу обратился студент, которого мучили боли в животе. Пузырь со льдом, прописанный другими докторами, не помогал, делалось только хуже. Осмотр проходил у него дома, на стенах висели дагерротипы, изображающие пациента на зимней охоте.
– Вы всегда ходите в незастегнутой шинели? – спросил Боткин.
– Да, – ответил тот. – В любой мороз.
– Советую вам все-таки застегиваться, – сказал Боткин. – Продолжать хинин. Пузырь – долой. Вероятнее всего, ваше заболевание простудного характера.
Тогда еще никто не знал про желудочный грипп. Боткин же интуитивно почувствовал – холод, который должен помогать, в этом конкретном случае вредит. Совет возымел действие.
Телеграфист Иван Горлов. Пупковая грыжа. Кожа под бандажом не примята – значит, не носит. Почему не носит? Стесняется. Прописать ему бром, чтоб не нервничал.
Домашняя хозяйка Наталья Сухова. Страдает от прыщей. Следует чистить печень.
Цирюльник Константин Васильев. Слабость, сонливость, пониженный интерес к жизни. Недавно переехал в дом напротив круглосуточной типографии. Рецепт: затычки в уши на ночь.
Еще одному пациенту Боткин велел сменить маршрут. Тот ежедневно ходил в Кремль через Спасскую башню, а Сергей Петрович велел через Троицкую. И болезнь отступила.
Фантастика? Нет. Дело в том, что у иконы Спаса Нерукотворного, висящей над Спасскими воротами, следовало в любой мороз снимать шапку, что и послужило причиной болезни.
Как до этого додумался Сергей Петрович? Ответ прост – он всего лишь был гением и очень любил людей.
Иван Павлов писал: «Глубокий ум его, не обольщаясь ближайшим успехом, искал ключи к великой загадке: что такое больной человек и как помочь ему… Сергей Петрович был лучшим олицетворением плодотворного союза медицины и физиологии, тех двух родов человеческой деятельности, которые на наших глазах воздвигают здание науки о человеческом организме и сулят в будущем обеспечить человеку его лучшее счастье – здоровье и жизнь».
Смертоносная хитрость
Могила С.П.Боткина на Новодевичьем кладбище в Санкт-Петербурге. Фото с сайта mednecropol.ru
Боткин разрывался между медицинской наукой и помощью пациентам. Не отдыхал, спал лишь по нескольку часов. Поддерживал себя литрами кофе и крепчайшими сигарами. Не удивительно, что у него с годами начались проблемы с сердцем. Все чаще становились приступы удушья. Они случались прямо в академии, за преподавательской кафедрой, во время приема больных.
Он, конечно же, подозревал, что дело в сердце, но гнал от себя эту мысль. Если признать наличие стенокардии, то придется решительно поменять образ жизни. Но это было неприемлемо для Боткина. Ведь тогда приостановятся исследования, сотни людей останутся без помощи. Нет, это никак невозможно.
И Сергей Петрович выдумал такую хитрость. Он утешал себя тем, что слабость, полуобморочное состояние, одышка и удушье бывают также и при желчекаменной болезни. От которой сам себя лечил. Ясное дело, безуспешно.
В 1889 году болезнь стала совсем невыносимой. Сергей Петрович все-таки принял решение – ехать на курорт, во Францию. Там он и скончался – от приступа ишемической болезни, прожив всего 57 лет.
Это был единственный неправильный диагноз, поставленный доктором Боткиным.
Евгений Боткин родился 27 мая 1865 г. в Царском Селе, в семье выдающегося русского ученого и врача, основателя экспериментального направления в медицине Сергея Петровича Боткина. Его отец был придворным медиком императоров Александра II и Александра III.
В детстве он получил прекрасное образование и сразу был принят в пятый класс Петербургской классической гимназии. После окончания гимназии поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, однако после первого курса решил стать врачом и поступил на приготовительный курс Военно-медицинской академии.
Врачебный путь Евгения Боткина начался в январе 1890 г. с должности врача-ассистента Мариинской больницы для бедных. Через год он уехал за границу с научными целями, учился у ведущих европейский ученых, знакомился с устройством берлинских больниц. В мае 1892 г. Евгений Сергеевич стал врачом Придворной Капеллы, а с января 1894 г. вернулся в Мариинскую больницу. Вместе с тем он продолжил научную деятельность: занимался иммунологией, изучал сущность процесса лейкоцитоза и защитные свойства форменных элементов крови.
В 1893 году он блестяще защитил диссертацию. Официальным оппонентом на защите был физиолог и первый нобелевский лауреат Иван Павлов.
С началом Русско-японской войны (1904) Евгений Боткин убыл в действующую армию добровольцем и стал заведующим медицинской частью Российского общества Красного Креста в Маньчжурской армии. По воспоминаниям очевидцев, несмотря на административную должность, он много времени проводил на передовой. За отличие в работе был награжден многими орденами, в том числе и боевыми офицерскими.
Осенью 1905 г. Евгений Сергеевич возвратился в Петербург и приступил к преподавательской работе в академии. В 1907 г. он был назначен главным врачом общины святого Георгия в столице. В 1907 г. после смерти Густава Гирша царская семья осталась без лейб-медика. Кандидатура нового лейб-медика была названа самой императрицей, которая на вопрос, кого бы она хотела видеть на этой должности, ответила: «Боткина». Когда ей сказали о том, что сейчас в Петербурге одинаково известны два Боткина, сказала: «Того, что был на войне!».
Боткин был старше своего августейшего пациента - Николая II - на три года. В обязанность лейб-медика входило лечение всех членов царской фамилии, что он тщательно и скрупулезно выполнял. Приходилось обследовать и лечить императора, обладавшего крепким здоровьем, великих княжон, болевших разными детскими инфекциями. Но главным объектом усилий Евгения Сергеевича был цесаревич Алексей, болевший гемофилией.
После февральского переворота 1917 года императорская семья была заключена в Александровском дворце Царского Села. Всем слугам и помощникам предложили по желанию покинуть узников. Но доктор Боткин остался с пациентами. Не пожелал он покинуть их и когда царскую семью было решено отправить в Тобольск. В Тобольске он открыл бесплатную медицинскую практику для местных жителей. В апреле 1918 года вместе с царской четой и их дочерью Марией доктора Боткина перевезли из Тобольска в Екатеринбург. В тот момент была еще возможность покинуть царскую семью, но медик их не оставил.
Иоганн Мейер, австрийский солдат, попавший в русский плен в годы Первой мировой войны и перешедший на сторону большевиков в Екатеринбурге, написал воспоминания «Как погибла царская семья». В книге он сообщает о сделанном большевиками предложении доктору Боткину оставить царскую семью и выбрать себе место работы, например, где-нибудь в московской клинике. Таким образом, один из всех заключенных дома особого назначения точно знал о скорой казни. Знал и, имея возможность выбора, предпочел спасению верность присяге, данной когда-то царю. Вот как это описывает Мейер: «Видите ли, я дал царю честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как могу я это совместить со своей совестью? Вы все должны это понять».
Доктор Боткин был убит вместе со всей императорской семьёй в Екатеринбурге в Ипатьевском доме в ночь с 16 на 17 июля 1918 года.
В 1981 году вместе с другими расстрелянными в Ипатьевском доме был канонизирован Русской Православной Церковью Зарубежом.
СТРАСТОТЕРПЕЦ ЕВГЕНИЙ ВРАЧ (БОТКИН) – житие и икона
Евгений Сергеевич Боткин родился 27 мая 1865 года в Царском Селе Санкт-Петербургской губернии в семье известного русского врача-терапевта, профессора Медико-хирургической академии Сергея Петровича Боткина. Он происходил из купеческой династии Боткиных, представители которой отличались глубокой православной верой и благотворительностью, помогали Православной Церкви не только своими средствами, но и своими трудами. Благодаря разумно организованной системе воспитания в семье и мудрой опеке родителей в сердце Евгения уже с детских лет были заложены многие добродетели, в том числе великодушие, скромность и неприятие насилия. Его брат Петр Сергеевич вспоминал: «Он был бесконечно добрым. Можно было бы сказать, что пришел он в мир ради людей и для того, чтобы пожертвовать собой».
Евгений получил основательное домашнее образование, которое позволило ему в 1878 году поступить сразу в пятый класс 2-й Санкт-Петербургской классической гимназии. В 1882 году Евгений окончил гимназию и стал студентом физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета. Однако уже на следующий год, сдав экзамены за первый курс университета, он поступил на младшее отделение открывшегося приготовительного курса императорской Военно-медицинской академии. Его выбор медицинской профессии с самого начала носил осознанный и целенаправленный характер. Петр Боткин писал о Евгении: «Профессией своей он избрал медицину. Это соответствовало его призванию: помогать, поддерживать в тяжелую минуту, облегчать боль, исцелять без конца». В 1889 году Евгений успешно окончил академию, получив звание лекаря с отличием, и с января 1890 года начал свою трудовую деятельность в Мариинской больнице для бедных.
В 25 лет Евгений Сергеевич Боткин вступил в брак с дочерью потомственного дворянина Ольгой Владимировной Мануйловой. В семье Боткиных выросло четверо детей: Дмитрий (1894–1914), Георгий (1895–1941), Татьяна (1898–1986), Глеб (1900–1969).
Одновременно с работой в больнице Е. С. Боткин занимался наукой, его интересовали вопросы иммунологии, сущности процесса лейкоцитоза. В 1893 году Е. С. Боткин блестяще защитил диссертацию на степень доктора медицины. Через 2 года Евгений Сергеевич был командирован за границу, где проходил практику в медицинских учреждениях Гейдельберга и Берлина. В 1897 году Е. С. Боткин был удостоен звания приват-доцента по внутренним болезням с клиникой. На своей первой лекции он сказал студентам о самом важном в деятельности врача: «Пойдемте все с любовью к больному человеку, чтобы вместе учиться, как быть ему полезными». Служение медика Евгений Сергеевич считал истинно христианским деланием, он имел религиозный взгляд на болезни, видел их связь с душевным состоянием человека. В одном из своих писем к сыну Георгию, он выразил свое отношение к профессии медика как к средству познания Божией премудрости: «Главный же восторг, который испытываешь в нашем деле… заключается в том, что для этого мы должны все глубже и глубже проникать в подробности и тайны творений Бога, причем невозможно не наслаждаться их целесообразностью и гармонией и Его высшей мудростью».
С 1897 года Е. С. Боткин начал свою врачебную деятельность в общинах сестер милосердия Российского Общества Красного Креста. 19 ноября 1897 года он стал врачом в Свято-Троицкой общине сестер милосердия, а с 1 января 1899 года стал также главным врачом Санкт-Петербургской общины сестер милосердия в честь святого Георгия. Главными пациентами общины святого Георгия являлись люди из беднейших слоев общества, однако врачи и обслуживающий персонал подбирались в ней с особенной тщательностью. Некоторые женщины высшего сословия трудились там простыми медсестрами на общих основаниях и считали почетным для себя это занятие. Среди сотрудников царило такое воодушевление, такое желание помогать страждущим людям, что георгиевцев сравнивали иногда с первохристианской общиной. Тот факт, что Евгения Сергеевича приняли работать в это «образцовое учреждение», свидетельствовал не только о его возросшем авторитете как врача, но и о его христианских добродетелях и добропорядочной жизни. Должность главного врача общины могла быть доверена только высоконравственному и верующему человеку.
В 1904 году началась русско-японская война, и Евгений Сергеевич, оставив жену и четверых маленьких детей (старшему было в то время десять лет, младшему – четыре года), добровольцем отправился на Дальний Восток. 2 февраля 1904 года постановлением Главного управления Российского Общества Красного Креста он был назначен помощником Главноуполномоченного при действующих армиях по медицинской части. Занимая эту достаточно высокую административную должность, доктор Боткин часто находился на передовых позициях. Во время войны Евгений Сергеевич не только показал себя прекрасным врачом, но и проявил личные храбрость и мужество. Он написал с фронта множество писем, из которых составилась целая книга – «Свет и тени русско-японской войны 1904–1905 годов» Эта книга вскоре была опубликована, и многие, прочитав ее, открыли для себя новые стороны петербургского врача: его христианское, любящее, безгранично сострадательное сердце и непоколебимую веру в Бога. Императрица Александра Феодоровна, прочитав книгу Боткина, пожелала, чтобы Евгений Сергеевич стал личным доктором Царской семьи. В пасхальное воскресенье, 13 апреля 1908 года, император Николай II подписал указ о назначении доктора Боткина лейб-медиком Высочайшего двора.
Теперь, после нового назначения, Евгений Сергеевич должен был постоянно находиться при императоре и членах его семьи, его служба при царском дворе протекала без выходных дней и отпусков. Высокая должность и близость к Царской семье не изменили характера Е. С. Боткина. Он оставался таким же добрым и внимательным к ближним, каким был и раньше.
Когда началась Первая мировая война, Евгений Сергеевич обратился с просьбой к государю направить его на фронт для реорганизации санитарной службы. Однако император поручил ему оставаться при государыне и детях в Царском Селе, где их стараниями стали открываться лазареты. У себя дома в Царском Селе Евгений Сергеевич также устроил лазарет для легко раненых, который посещала императрица с дочерями.
В феврале 1917 года в России произошла революция. 2 марта государь подписал Манифест об отречении от престола. Царская семья была арестована и заключена под стражу в Александровском дворце. Евгений Сергеевич не оставил своих царственных пациентов: он добровольно решил находиться с ними, несмотря на то, что должность его была упразднена, и ему перестали выплачивать жалованье. В это время Боткин стал для царственных узников больше, чем другом: он взял на себя обязанность был посредником между императорской семьей и комиссарами, ходатайствуя обо всех их нуждах.
Когда Царскую семью было решено перевезти в Тобольск, доктор Боткин оказался среди немногих приближенных, которые добровольно последовали за государем в ссылку. Письма доктора Боткина из Тобольска поражают своим подлинно христианским настроением: ни слова ропота, осуждения, недовольства или обиды, но благодушие и даже радость. Источником этого благодушия была твердая вера во всеблагой Промысл Божий: «Поддерживает только молитва и горячее безграничное упование на милость Божию, неизменно нашим Небесным Отцом на нас изливаемую». В это время он продолжал выполнять свои обязанности: лечил не только членов Царской семьи, но и простых горожан. Ученый, много лет общавшийся с научной, медицинской, административной элитой России, он смиренно служил, как земский или городской врач, простым крестьянам, солдатам, рабочим.
В апреле 1918 года доктор Боткин вызвался сопровождать царскую чету в Екатеринбург, оставив в Тобольске своих родных детей, которых горячо и нежно любил. В Екатеринбурге большевики снова предложили слугам покинуть арестованных, но все отказались. Чекист И. Родзинский сообщал: «Вообще одно время после перевода в Екатеринбург была мысль отделить от них всех, в частности даже дочерям предлагали уехать. Но все отказались. Боткину предлагали. Он заявил, что хочет разделить участь семьи. И отказался».
В ночь с 16 на 17 июля 1918 года Царская семья, их приближенные, в том числе и доктор Боткин, были расстреляны в подвале дома Ипатьева.
За несколько лет до своей кончины Евгений Сергеевич получил титул потомственного дворянина. Для своего герба он выбрал девиз: «Верою, верностью, трудом». В этих словах как бы сконцентрировались все жизненные идеалы и устремления доктора Боткина. Глубокое внутреннее благочестие, самое главное – жертвенное служение ближнему, непоколебимая преданность Царской семье и верность Богу и Его заповедям во всех обстоятельствах, верность до смерти. Такую верность Господь приемлет как чистую жертву и дает за нее высшую, небесную награду: Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни (Откр. 2, 10).
Евгений Сергеевич Боткин родился 27 мая 1865 года в Царском Селе Санкт-Петербургской губернии. Он был четвертым ребенком, рожденным от первого брака его отца Сергея Петровича с Анастасией Александровной Крыловой. (Доктор С.П. Боткин был известный на весь мир корифей отечественной терапевтической школы.)
Как духовная, так и бытовая атмосфера в этой семье была уникальной. А финансовое благополучие рода Боткиных, заложенное предпринимательской деятельностью его деда Петра Кононовича Боткина, - известного в России поставщика чая, - позволяла всем его наследникам вести безбедное существование на проценты от таковой. И, может быть, поэтому в этом роду было так много творческих личностей - врачей, художников и литераторов. Но наряду с этим, Боткины состояли еще в родстве и с такими известными деятелями русской культуры, как поэт А.А. Фет и меценат П.М. Третьяков. Сам же Евгений Боткин с раннего детства был страстным поклонником музыки, называя занятия таковой «освежающей ванной».
В семье Боткиных много музицировали. Сам же Сергей Петрович играл на виолончели под аккомпанемент своей супруги, беря частные уроки у профессора Санкт-Петербургской Консерватории И.И. Зейферта. Таким образом, с самого раннего детства Е.С. Боткин получил основательное музыкальное образование и приобрел тонкий музыкальный слух.
Кроме занятий музыкой, семья Боткиных жила также насыщенной общественной жизнью. На ставшие знаменитыми «Боткинские субботы» собирался столичный бомонд: профессора ИМПЕРАТОРСКОЙ Военно-Медицинской Академии, писатели и музыканты, коллекционеры и художники, среди которых были такие выдающиеся личности, как И.М. Сеченов, М.Е. Салтыков-Щедрин, А.П. Бородин, В.В. Стасов и др.
Уже с детских лет у Е.С. Боткина стали проявляться такие черты характера как скромность, доброе отношение к окружающим и неприятие насилия.
Так в своей книге «Мой брат» Петр Сергеевич Боткин писал: «С самого нежного возраста его прекрасная и благородная натура была полна совершенства. Он никогда не был похож на других детей. Всегда чуткий, из деликатности, внутренне добрый, с необычайной душой, он испытывал ужас от любой схватки или драки. Мы, другие мальчишки, бывало, дрались с неистовством. Он, по обыкновению своему, не участвовал в наших поединках, но когда кулачный бой принимал опасный характер, он, рискуя получить травму, останавливал дерущихся. Он был очень прилежен и смышлен в учебе».
Начальное домашнее образование позволило Е.С. Боткину в 1878 году поступить сразу в 5-й класс 2-й Санкт-Петербургской Классической Гимназии, где почти сразу же проявились его блестящие способности в области естественных наук. Поэтому после окончания этого учебного заведения в 1882 году он поступает на Физико-Математический Факультет ИМПЕРАТОРСКОГО Санкт-Петербургского Университета. Однако пример отца-врача и любовь к медицине оказались сильнее, и уже на следующий год (сдав экзамены за первый курс университета) он поступает на младшее отделение открывшегося Приготовительного Курса ИМПЕРАТОРСКОЙ Военно-Медицинской Академии.
В 1889 году умирает отец Евгения Сергеевича и почти в это же время он успешно оканчивает ИВМА третьим в выпуске, удостоившись звания Лекаря с отличием и именной Пальцевской премии, которую присуждали «третьему по старшинству баллов в своем курсе…»
Свой путь практикующего эскулапа Е.С. Боткин начинает в январе 1890 года с должности Врача-ассистента Мариинской больницы для бедных, а в декабре этого же года его командируют в Германию, где он проходит практику у ведущих врачей и знакомится с обустройством больниц и больничного дела.
По окончанию врачебной практики в мае 1892 года Евгений Сергеевич приступает к работе Врача ИМПЕРАТОРСКОЙ Придворной Певческой Капеллы, а с января 1894 года он вновь возвращается к работе в Мариинской больнице в качестве сверхштатного Ординатора.
Одновременно с клинической практикой Е.С. Боткин занимается научными изысканиями, основными направлениями в которых были работы в области иммунологии, сущности процесса лейкоцитоза, защитных свойств форменных элементов крови и др.
В 1893 году Е.С. Боткин вступает в брак с Ольгой Владимировной Мануйловой, а на следующий год в их семье рождается первенец - сын Дмитрий. /Забегая немного вперёд, нужно сказать, что в семье Евгения Сергеевича было четверо детей: сыновья - Дмитрий (1894-1914), Юрий (1896-1941), Глеб (1900-1969) и дочь - Татьяна (1899-1986)/
8 мая 1893 года Е.С. Боткин блестяще защищает диссертацию на соискание степени доктора медицины по теме «К вопросу о влиянии альбумоз и пептонов на некоторые функции животного организма», которую он посвящает своему отцу. А его официальным оппонентом на этой защите был наш выдающийся соотечественник и физиолог И.П. Павлов.
В 1895 году Е.С. Боткин вновь командируется в Германию, где на протяжении двух лет повышает свою квалификацию, занимаясь практикой в медицинских учреждениях Хайдельберга и Берлина, а также посещает лекции немецких профессоров Г. Мунка, Б. Френкеля, П. Эрнста и др.
В мае 1897 года Е.С. Боткин избирается Приват-доцентом ИВМА.
18 октября 1897 года он читает студентам свою вступительную лекцию, которая весьма примечательна тем, что весьма наглядно показывает его отношение к больным:
«Раз приобретенное вами доверие больных переходит в искреннюю привязанность к вам, когда они убеждаются в вашем неизменно сердечном к ним отношении. Когда вы входите в палату, вас встречает радостное и приветливое настроение - драгоценное и сильное лекарство, которым вы нередко гораздо больше поможете, чем микстурами и порошками. (…) Только сердце для этого нужно, только искреннее сердечное участие к больному человеку. Так не скупитесь же, приучайтесь широкой рукой давать его тому, кому оно нужно. Так, пойдем с любовью к больному человеку, чтобы вместе учиться, как ему быть полезным».
С началом Русско-Японской войны 1904 - 1905 года Е.С. Боткин уходит добровольцем в Действующую Армию, в которой назначается Заведующим Медицинской частью Российского Общества Красного Креста (РОКК) в Маньчжурской Армии.
Однако, занимая эту достаточно высокую административную должность, он, тем не менее, большую часть времени предпочитает находиться на передовых позициях.
Рассказывают, что однажды в Полевой Лазарет был доставлен раненый Ротный Фельдшер. Оказав ему первую помощь, Е.С. Боткин взял его медицинскую сумку и вместо него отправился на передовую.
Свое отношение к участию в этой войне, доктор Е.С. Боткин довольно подробно описывает в своей книге «Свет и тени Русско-Японской войны 1904 - 5 г.г. (Из писем к жене)», изданной в Санкт-Петербурге в 1908 году, некоторые выдержки из которой приводятся ниже:
«За себя я не боялся: никогда еще я не ощущал в такой мере силу своей Веры. Я был совершенно убежден, что как ни велик риск, которому я подвергался, я не буду убит, если Бог того не пожелает, я не дразнил судьбу, не стоял у орудий, чтобы не мешать стреляющим, но я сознавал, что я нужен, и это сознание делало мое положение приятным».
«Удручаюсь все более и более ходом нашей войны, и потому больно, что столько проигрываем и столько теряем, но едва ли не больше потому, что целая масса наших бед есть только результат отсутствия у людей духовности, чувства долга, что мелкие расчеты становятся выше понятий об Отчизне, выше Бога». (Лаоян, 16 мая 1904 г.),
«Сейчас прочел все последние телеграммы о падении Мукдена и об ужасном отступлении нашем к Тельнику. Не могу передать тебе своих ощущений. (…) Отчаяние и безнадежность охватывает душу. Что-то будет у нас в России? Бедная, бедная родина». (Чита, 1 марта 1905 г.).
Ратный труд доктора Е.С. Боткина на занимаемом им посту не остался без внимания его непосредственного начальства и по окончанию этой войны «За отличие, оказанное в делах против японцев», он был удостоен Орденов Святого Владимира II и III степени с мечами и бантом.
Но внешне спокойный, волевой и всегда доброжелательный доктор Е.С. Боткин на самом деле был человеком весьма сентиментальным, на что нам прямо указывает П.С. Боткин в уже упоминаемой книге «Мой брат»:
«….я приехал на могилу к отцу и вдруг на пустынном кладбище услышал рыдания. Подойдя ближе, увидел лежащего на снегу брата (Евгения). «Ах, это ты, Петя, вот пришел с папой поговорить», - и снова рыдания. А через час никому во время приема больных и в голову не могло прийти, что этот спокойный, уверенный в себе и властный человек мог рыдать, как ребенок».
6 мая 1905 года доктор Е.С. Боткин назначается Почетным Лейб-Медиком Императорской Семьи, о чем он узнает, находясь еще в Действующей Армии.
Осенью 1905 года он возвращается в Санкт-Петербург и приступает к преподавательской работе в ИВМА, а в 1907 году назначается Главным Врачом Георгиевской Общины Сестер Милосердия Красного Креста, медицинскую часть которой с 1870 года возглавлял его покойный отец.
После смерти Лейб-Медика Густава Ивановича Гирша, последовавшей в 1907 году, Царская Семья осталась без одного из таковых, вакантное место которого требовало срочного восполнения. Кандидатура же нового придворного врача была названа самой Государыней, которая на вопрос, кого бы она хотела видеть на его месте, ответила: «Боткина». А на вопрос, какого из них именно (в то время в Санкт-Петербурге было два Боткина), сказала: «Того, который воевал». (Хотя родной брат Е.С. Боткина - Сергей Сергеевич был тоже участником минувшей Русско-японской войны.)
Таким образом, начиная с 13 апреля 1908 года, Евгений Сергеевич Боткин стал Почётным Лейб-Медиком Государя Императора Николая II Александровича и Его Семьи, в точности повторив карьерный путь своего отца, который был Лейб-Медиком двух предыдущих Императоров - Александра II и Александра III.
Надо сказать, что к тому времени все Медицинские чины (так официально назывались врачи при Высочайшем Дворе), обслуживающие Царскую Семью, состояли в штате Министерства ИМПЕРАТОРСКОГО Двора и Уделов, представляя собой довольно значительную по количественному составу группу лучших титулованных специалистов по многим врачебным специальностям: терапевта, хирурга, окулиста, акушера, педиатра, дантиста и др.
Свою любовь к больным, Е.С. Боткин перенес и на Августейших пациентов, так как в круг его непосредственных обязанностей входило врачебное наблюдение и лечение все членов Царской Семьи: от неизлечимо больного Наследника Цесаревича до Государя.
Непосредственно сам Государь относился к Е.С. Боткину с нескрываемой симпатией и доверием, терпеливо выдерживая все лечебно-диагностические процедуры.
Но если здоровье Государя было, можно сказать, отменным (если не считать плохой стоматологической наследственности и периодических болей геморроидального характера), то наиболее сложными пациентами для доктора Е.С. Боткина были Государыня и Наследник.
Еще в раннем детстве, принцесса Алиса Гессен-Дармштадская перенесла дифтерию, осложнения после которой с годами сказались в довольно частых приступах ревматизма, периодических болях и отеках в ногах, а также в нарушении сердечной деятельности и аритмии. А, кроме того, развитию таковых в немалой степени поспособствовали и пять перенесенных родов, окончательно подорвавших Ее, и без того слабый организм.
Из-за этих постоянных недугов, извечных страхов за жизнь Своего бесконечно больного Сына и прочих внутренних переживаний, внешне величавая, но по сути очень больная и рано состарившаяся Государыня, была вынуждена отказываться от длительных прогулок, уже вскоре после его рождения. К тому же, из-за постоянных отеков ног, Ей приходилось носить специальную обувь, над размером которой, порой, подшучивали злые языки. Болям в ногах, зачастую, сопутствовали и постоянные сердцебиения, а сопровождавшие их приступы головной боли на недели лишали Государыню покоя и сна, отчего Она была вынуждена надолго оставаться в постели, а если и выходить на воздух, то не иначе, как в специальной прогулочной коляске.
Но еще больше хлопот доктору Е.С. Боткину доставлял Наследник Цесаревич Алексей Николаевич, врожденная и смертельная болезнь которого требовала его повышенного врачебного внимания. И случалось так, что он дни и ночи напролет проводил у его постели, оказывая ему не только медицинскую помощь, но и врачуя не мене важным для любого больного лекарством - человеческим участием к горю больного, отдавая этому несчастному созданию все тепло своего сердца.
И такое участие не могло не найти взаимный отклик в душе его маленького пациента, который однажды напишет своему любимому доктору: «Я вас люблю всем своим маленьким сердцем».
В свою очередь, Евгений Сергеевич также всей душой привязался к Наследнику и всем остальным Членам Царской Семьи, не раз говоря своим домочадцам, что: «Своей добротой Они сделали меня рабом до конца дней моих».
Однако отношения Лейб-медика Е.С. Боткина с Царской Семьей не всегда были такими уж безоблачными. И причиной тому - его отношение к Г.Е. Распутину, послужившее той самой «черной кошкой», которая пробежала между ним и Государыней. Как и большинство верноподданных, знавших о Старце Григории лишь со слов людей никогда с ним не общавшихся, а посему по своему недомыслию всячески муссирующих и раздувающие о нем самые грязные слухи, начало которым положили личные враги Государыни в лице, так называемых, «черных». (Так Государыня называла своих недругов, объединившихся вокруг Двора Черногорских Княжон - Станы Николаевны и Милицы Николаевны, которые стали жёнами Великих Князей Николая Николаевича-младшего и его родного брата Петра Николаевича.) И как ни странно, в них верили не только люди далекие от Высочайшего Двора, но и такие приближенные к нему лица, как и сам Е.С. Боткин. Ибо он, попав под влияние этих слухов и сплетен во вселенском масштабе, искренне уверовал в них, а посему, подобно многим, считал Г.Е. Распутина «злым гением» Царской Семьи.
Но как человек исключительной честности, никогда не изменявший своим принципам и никогда не шедший на компромисс, если таковой противоречит его личной убежденности, Е.С. Боткин как-то отказал даже Государыне в Ее просьбе принять у себя на дому Г.Е. Распутина. «Оказать медицинскую помощь любому - мой долг, - сказал Евгений Сергеевич. Но на дому такого человека не приму».
В свою очередь, это заявление не могло не охладить на некоторое время отношения между Государыней и Ее любимым Лейб-Медиком. Посему после одного из кризисов болезни, случившимся у Наследника Цесаревича осенью 1912 года, когда профессора Е.С. Боткин и С.П. Федоров, а также Почетный Лейб-Хирург В.Н. Деревенко признали себя бессильными перед таковой, Государыня стала еще больше доверять Г.Е. Распутину. Ибо последний, обладая Божьим Даром целительства, не ведомым упомянутым светилам. А посему силой молитвы и заговоров сумел вовремя остановить открывшееся у Наследника внутреннее кровотечение, которое с большой долей вероятности могло бы закончиться для него летальным исходом.
Как врач и человек исключительной нравственности, Е.С. Боткин никогда не распространялся на стороне о здоровье своих Августейших пациентов. Так, Начальник Канцелярии Министерства ИМПЕРАТОРСКОГО Двора Генерал-Лейтенант А.А. Мосолов в своих воспоминаниях «При Дворе последнего Российского Императора» упоминал о том, что: «Боткин был известен своей сдержанностью. Никому из свиты не удалось узнать от него, чем больна Государыня и какому лечению следуют Царица и Наследник. Он был, безусловно, преданный Их Величествам слуга».
Занимая столь высокое положение и будучи весьма близким к Государю человеком, Е.С. Боткин, тем не менее, был весьма далек от какого-либо «вмешательства в Российскую государственную политику». Однако, как гражданин, он просто не мог не видеть всей пагубности общественных настроений, которые считал главными причинами поражения в Русско-Японской войне 1904 - 1905 года. Хорошо также понимал он и то, что разжигаемая врагами Престола и Отечества ненависть к Царской Фамилии и всему Дому Романовых выгодна лишь врагам России - той России, которой на протяжении многих лет служили его предки и за которою он воевал на полях сражений.
Пересмотрев впоследствии свое отношение к Г.Е. Распутину, он стал презирать тех людей, которые сочиняли или повторяли разные небылицы о Царской Семье и Ее личной жизни. И о таких людях он отзывался следующим образом: «Если бы не было Распутина, то противники Царской Семьи и подготовители революции создали бы его своими разговорами из Вырубовой, не будь Вырубовой, из меня, из кого хочешь».
И еще: «Я не понимаю, как люди, считающие себя монархистами и говорящие об обожании Его Величества, могут так легко верить всем распространяемым сплетням, могут сами их распространять, возводя всякие небылицы на Императрицу, и не понимают, что, оскорбляя Ее, они тем самым оскорбляют Ее Августейшего Супруга, которого якобы обожают».
К этому времени не совсем все удачно складывалось и личная жизнь Евгения Сергеевича.
В 1910 году, оставив детей на его попечение, от него уходит жена, увлекшаяся модными в то время революционными идеями, а вместе с ними и молодым, годившимся ей в сыновья студентом Рижского Политехнического Института, который был моложе ее на целых 20 лет. После ее ухода, Е.С. Боткин остался с тремя младшими детьми - Юрием, Татьяной и Глебом, так как его старший сын - Дмитрий к тому времени уже жил самостоятельно. Внутренне сильно переживая уход жены, Евгений Сергеевич с еще большей энергией стал отдавать тепло своей души оставшимся на его попечении детям. И, надо сказать, что те - обожавшие своего отца, платили ему полной взаимностью, всегда ожидая его с работы и тревожась, всякий раз, когда он задерживался.
Пользуясь несомненным влиянием и авторитетом при Высочайшем Дворе, Е.С. Боткин, тем не менее, никогда не использовал таковое в личных целях. Так, к примеру, его внутренние убеждения не позволили замолвить словечко, чтобы выхлопотать «теплое место» даже для своего собственного сына Дмитрия - Хорунжего Лейб-Гвардии Казачьего полка, ушедшего с началом Первой мировой войны на фронт и погибшим 3 декабря 1914 года. (Горечь этой утраты стала незаживающей кровоточащей раной в отцовском сердце, боль от которой сохранялась в нем до самых последних дней его жизни.)
А еще через несколько лет в России наступили новые времена, обернувшиеся для нее политической катастрофой. В конце февраля 1917 года началась, затеянная кучкой изменников, великая смута, которая уже в начале марта привела к отречению Государя от Престола.
Подвергнутые домашнему аресту и содержавшиеся под стражей в Царскосельском Александровском Дворце, Государь и Его Семья, практически, оказалась заложниками грядущих событий. Ограниченные свободой и изолированные от внешнего мира Они пребывали в нем лишь с самыми близкими людьми, в числе которых был и Е.С. Боткин, не пожелавший покинуть Царскую Семью, ставшей ему еще более родной с началом выпавших на Ее долю испытаний. (Лишь на самое короткое время он оставляет Августейшую Семью, чтобы оказать помощь больной тифом вдове его погибшего сына Дмитрия, а когда ее состояние не стало более вызывать у него опасений, Евгений Сергеевич без каких-либо просьб и принуждения возвратился назад к Августейшим Узникам.)
В конце июля 1917 года Министр-Председатель Временного Правительства А.Ф. Керенский объявил Государю и Его Семье о том, что все они вместо поездки в Крым, будут отправлены в один из сибирских городов.
Верный своему долгу, Е.С. Боткин, ни минуты не колеблясь, принимает решение разделить Их участь и выехать в эту сибирскую ссылку вместе со своими детьми. А на вопрос Государя, на кого он оставит своих самых младших детей Татьяну и Глеба, он ответил, что для него нет ничего выше, чем забота об Их Величествах.
Прибыв в Тобольск, Е.С. Боткин, вместе со всеми слугами бывш. Царя, проживал в доме рыбопромышленника Корнилова, расположенном поблизости Губернаторского дома, куда была поселена Царская Семья.
В доме Корнилова Е.С. Боткин занимал две комнаты, где он в соответствии с полученным разрешением мог принимать солдат Сводного Гвардейского Отряда по охране бывшего царя и местное население и куда 14 сентября 1917 года прибыли его дети Татьяна и Глеб.
Об этих последней в своей жизни днях врачебной практики, об отношении солдат, тобольчан и просто приезжавшего к нему издалека местного населения, Е.С. Боткин написал в последнем письме, адресованному «другу Саше»: «Их доверие меня особенно трогало, и меня радовала их уверенность, которая их никогда не обманывала, что и приму их с тем же вниманием и лаской, как всякого другого больного и не только как равного себе, но и в качестве больного, имеющего все права на все мои заботы и услуги».
Жизнь семьи доктора Е.С. Боткина в Тобольске подробно описана в книге воспоминаний его дочери Татьяны «Воспоминания о Царской Семье и Ее жизни до и после революции». Так, в частности, она упоминает о том, что, несмотря на то, что личная переписка ее отца подвергалась цензуре, сам он, в отличие от других узников, мог свободно передвигаться по городу, квартира его никогда не подвергалась досмотру, а записаться к нему на прием мог любой, кто пожелает.
Но относительно безмятежная жизнь в Тобольске закончилась с прибытием в него 20 апреля 1918 года Чрезвычайного Комиссара ВЦИК В.В. Яковлева с отрядом боевиков, который объявил Царской Семье, что по распоряжению Советской власти он в самое ближайшее время должен будет вывезти Ее из города, согласно известного только ему маршруту следования.
И вновь, даже в этой ситуации, полной тревог и неизвестности, Лейб-Медик Е.С. Боткин, верный своему врачебному и моральному долгу, отправляется вместе Государем, Государыней, Их Дочерью Марией и др. навстречу своей гибели.
В ночь с 25 на 26 апреля 1918 года они выезжают из Тобольска и следуют на подводах в сторону Тюмени. Но что характерно! Страдая в пути следования от бесконечной дорожной тряски, холода и почечных колик, доктор Е.С. Боткин остается доктором даже в этой нестерпимо болезненной для него обстановке, отдав свою шубу Великой Княжне Марии Николаевне, которая, отправившись в это неблизкое путешествие, не захватила с собой по-настоящему теплых вещей.
27 апреля Августейшие Узники и сопровождающие Их лица добрались до Тюмени, а 30 апреля, после нескольких дней дорожных мытарств и приключений, были доставлены в Екатеринбург, где Е.С. Боткин в качестве пленника был помещен под арест в ДОН.
Находясь в доме Ипатьева, Е.С. Боткин, верный врачебному долгу, делал все для того, чтобы хоть как-то облегчить участь своих Венценосных пациентов.
Вспоминая об этом годы спустя, бывший Комендант Дома особого Назначения Я.М. Юровский писал:
«Доктор Боткин был верный друг семьи. Во всех случаях по тем или иным нуждам семьи он выступал ходатаем. Он был душой и телом предан семье и переживал вместе с семьей Романовых тяжесть их жизни».
Почти тоже самое, более сорока лет спустя вспоминал и его бывший помощник Г.П. Никулин:
«Как правило, всегда ходатаем по всем всевозможным, значит, делам был всегда, вот, доктор Боткин. Он, значит, обращался…»
И в этом они оба были абсолютно правы, так как все просьбы арестованных передавались, либо непосредственно Комендантам ДОН (А.Д. Авдееву или сменившему его Я.М. Юровскому), либо дежурным членам Уральского Облсовета (таковые назначались в первый месяц пребывания Царской Семьи в ДОН, где несли суточное дежурство).
После прибытия в Екатеринбург и размещения в доме Ипатьева перевезенных из Тобольска Августейших Детей, доктор Е.С. Боткин понимает, что его «угасающих сил» для ухода за больным Наследником Цесаревичем явно не хватает.
Поэтому уже на следующий день он пишет на имяА.Г. Белобородова записку нижеследующего содержания:
«Екатеринбург.
В [Екатеринбургский] Областной Исполнительный комитет
Господину Председателю.
Как врач, уже в течение десяти лет наблюдающий за здоровьем семьи Романовых, находящейся в настоящее время в ведении Областного Исполнительного Комитета вообще и в частности Алексея Николаевича, обращаюсь к Вам, господин Председа-тель, с следующей усерднейшей просьбой. Алексей Николаевич, лечение которого ведет доктор Вл.[адимир] Ник.[олаевич] Деревенко, подвержен страданиям суставов под влиянием уши-бов, совершенно неизбежных у мальчика его возраста, сопровождающихся выпотеванием в них жидкости и жесточайшими вследствие этого болями. День и ночь в таких случаях мальчик так невыразимо страдает, что никто из ближайших родных его, не говоря уже о хронически больной сердцем матери его, не жалеющей себя для него, не в силах долго выдерживать ухода за ним. Моих угасающих сил тоже не хватает. Состоящий при нем Клим Григорьевич Нагорный после нескольких бессонных и пол-ных мучений ночей сбивается с ног и не в состоянии был бы выдерживать вовсе, если б на смену и помощь ему не являлись преподаватели Алексея Николаевича - г. Гиббс и в особенности воспитатель его г. Жильяр. Спокойные и уравновешенные, они, сменяя один другого, чтением и переменою впечатлений отвлекают в течение дня больного от его страданий, облегчая ему их и давая тем временем родным его и Нагорному возможность поспать и собраться с силами для смены их в свою очередь. Г. Жильяр, к которому Алексей Николаевич за семь лет, что он находится при нем неотлучно, особенно привык и привязался, проводит около него во время болезни иногда и целые ночи, отпуская измученного Нагорного выспаться. Оба преподавате-ля, особенно же, повторяю, г. Жильяр, являются для Алексея Николаевича совершен-но незаменимыми, и я, как врач, должен признать, что они зачастую приносят боль-ному более облегчения, чем медицинские средства, запас которых для таких случаев, к самолечению, крайне ограничен.
Ввиду всего изложенного, я и решаюсь, в дополнение к просьбе родителей боль- ного, беспокоить Областной Исполнительный Комитет усерднейшим ходатайством допустить г.г. Жильяра и Гиббса к продолжению их самоотверженной службы при Алексее Николаевиче Романове, а ввиду того, что мальчик как раз сейчас находится в одном из острейших приступов своих страданий, особенно тяжело им переносимых вследствие переутомления путешествием, не отказать допустить их - в крайности же хотя бы одного г. Жильяра - к нему завтра же.
Доктор Ев.[гений] Боткин
Передавая эту записку адресату, комендант А.Д. Авдеев не удержался от того, чтобы не наложить на нее собственную резолюцию, которая как нельзя лучше выразила его отношение, не только к больному ребенку и доктору Е.С. Боткину, но и ко всей Царской Семье в целом:
«Просмотрев настоящую просьбу доктора Боткина, считаю, что из этих слуг один яв-ляется лишним, т.е. дети все царские и могут следить за больным, а поэтому предлагаю Пред-седателю Облсовета немедля поставить на вид этим зарвавшимся господам ихнее положение. Комендант Авдеев».
В настоящее время, среди многих исследователей царской темы, которые в своих работах делают определенную ставку на так называемые «воспоминания очевидца» Й. Мейера. (Бывшего военнопленного Австро-Венгерской армии Йоганна Людвига Майера, опубликовавшие таковые в 1956 году в немецком журнале «Семь дней» под названием «Как погибла Царской Семья».) Так вот, согласно этому «источнику» появилась версия о том, что, после посещения ДОН политическим руководством Урала возникла идея переговорить с доктором Е.С. Боткиным, вызвав его в помещение «Революционного Штаба».
« (…) Мебиус, Маклаванский и доктор Милютин сидели в комнате Рево-люционного штаба, когда вошел доктор Боткин. Этот Боткин был ве-ликаном. (…)
Тогда Маклаванский начал говорить:
- Слушайте, доктор, - сказал он своим приятным, всегда искреннем голосом,- Революционный штаб решил Вас отпустить на свободу. Вы врач и желаете помочь страдающим людям. Для этого Вы имеете у нас доста-точно возможностей. Вы можете в Москве взять управление больницей или открыть собственную практику. Мы Вам дадим даже рекомендации, так что никто не сможет иметь что-нибудь против Вас.
Доктор Боткин молчал. Он смотрел на сидящих перед ним людей и, казалось, не мог побороть известного недоверия к ним. Казалось, что он почуял западню. Маклаванский должен был это почувствовать, так как он продолжал убедительно:
- Поймите нас, пожалуйста, правильно. Будущее Романовых выглядит несколько мрачновато.
Казалось, что доктор начинал медленно понимать. Его взор пере-ходил с одного на другого. Медленно, почти запинаясь, решился он на ответ:
- Мне, кажется, я Вас правильно понял, господа. Но, видите ли, я дал царю мое честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения, невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как могу я это совместить со своей совестью? Вы все же должны это понять...
Маклаванский бросил короткий взгляд на своих товарищей. Пос-ле этого он обратился еще раз к доктору:
- Конечно, мы это понимаем, доктор, но видите ли, сын неизлечим, это Вы знаете лучше чем мы. Для чего Вы жертвуйте собой для... ну, скажем мы, для потерянного дела... Для чего, доктор?
- Потерянное дело? - спросил Боткин медленно. Его глаза забле-стели.
- Ну, если Россия гибнет, могу и я погибнуть. Но ни в коем слу-чае не оставлю царя!
- Россия не погибнет! - сказал Мебиус резко.
- Мы позаботимся об этом. Большой народ не погибнет...
- Хотите Вы меня разъединить силой с царем? - спросил Боткин с холодным выражением лица.
- Этому я все же не поверю, господа!
Мебиус посмотрел пристально на доктора. Но теперь вступил доктор Милютин.
- Вы не несете никакой ответственности в проигранной войне, доктор, - сказал он слащавым голосом.
- Мы Вам ничего не можем поста-вить в упрек, мы только считаем своим долгом Вас предупредить о Ва-шей личной гибели...
Доктор Боткин сидел несколько минут молча. Его взор был устрем-лен в пол. Комиссары уже верили, что он передумает. Но вдруг облик доктора изменился. Он приподнялся и сказал:
- Меня радует, что есть еще люди, которые озабочены моей личной судьбой. Я Вас благодарю за то, что Вы мне идете навстречу... Но помогите этой несчастной семье! Вы сделаете хорошее дело. Там в доме цветут великие души России, которые облиты грязью политиков. Я благодарю Вас, господа, но я останусь с царем! - сказал Боткин и встал. Его рост превышал всех.
- Мы сожалеем, доктор, - сказал Мебиус.
- В таком случае, поезжайте опять назад. Вы можете ещё обдумать».
Конечно же, этот разговор - чистой воды вымысел, равно как и личности Маклаванского и доктора Милютина.
И, тем не менее, не всё в «воспоминаниях» Й. Мейера оказалось плодом его необузданной фантазии. Так, упоминаемый им «Революционный Штаб» в действительности всё же существовал. (До мая 1918 года он назывался Штабом Революционного Западного фронта по борьбе с контрреволюцией, после чего его сотрудники были зачислены в штат Средне-Сибирского Окружного Комиссариата по Военным делам в котором Й. Мейер стал занимать весьма скромную должность переписчика Агитационного Отдела).
Как и все узники дома Ипатьева, доктор Е.С. Боткин писал письма и получал ответы на них из далёкого Тобольска, где оставались его дочь Татьяна и младший сын Глеб. (В настоящее время в ГА РФ имеются несколько писем Т.Е. Боткиной, которые та написала в Екатеринбург своему отцу.)
Вот отрывок одного из них от 4 мая (23 апреля) 1918 года, в которое она вкладывает всю свою дочернюю любовь:
« (…) Драгоценный, золотой ненаглядный мой папулечка!
Вчера мы были ужасно обрадованы твоим первым письмом, которое целую неделю шло из Екатеринбурга; тем не менее это были наиболее свежие известия о тебе, потому что приехавший вчера Матвеев с которым Глеб разговаривал, не мог нам сказать ничего кроме того, что у тебя была почечная колика <неразб.> этого я ужасно боялась, но судя по тому, что ты уже <неразб.> писал, что здоров я надеюсь, что эта колика была несильная. (…)
Не могу себе представить, когда мы увидимся, т.к. у меня нет никакой надежды на <неразб.> уехать со всеми, но я постараюсь приехать все-таки поближе к тебе. Без тебя здесь сидеть <неразб.> очень скучно, да и бесцельно. Хочется какого-нибудь дела, а не знаешь, чем заняться, да и долго ли придется здесь жить? От Юры за это время было всего одно письмо, да и то старое от 17 марта, а больше ничего.
Пока кончаю, мой дорогой. Не знаю, дойдет ли до тебя моё письмо. А если дойдёт, то когда. И кто же будет читать до тебя (эта фраза вписана между строчками мелким почерком. - Ю.Ж. )
Целую тебя, мой драгоценный, много, много и крепко - как люблю.
До свидания, мой дорогой, мой золотой, мой любимый. Надеюсь, что скоро увидимся. Целую тебя еще много раз.
Твоя Таня».
« (…) Пишу тебе уже из новых наших комнат и надеюсь, что это письмо дойдет до тебя, т.к. его везет комиссар Хохряков. Он также сказал, что может доставить тебе сундук с вещами, в который я уложила всё, что у нас было из твоих вещей, т.е. несколько фотографий, сапоги, бельё, платье, папиросы, одеяло и осеннее пальто. Аптеки я тоже сдала комиссару как имущество семьи, не знаю, получишь ли ты наше письмо. Я же тебя крепко-прекрепко обнимаю, мой ненаглядный, за твои такие хорошие и ласковые письма».
Писал письма из ипатьевского дома и Евгений Сергеевич. Писал своим младшим детям - Татьяне и Глебу в Тобольск, своему сыну Юрию, а также младшему брату Александру Сергеевичу Боткину. На сегодняшний день известно, по крайней мере, о четырёх его посланиях двум последним лицам. Первые три, датированные 25 апреля (8 мая), 26 апреля (9) мая и 2 (15) мая были адресованы Юрию, а четвёртое, написанное 26 июня (9 июля), Александру...
Весьма интересено и их содержание. Так, к примеру, в своём первом письме он рассказывал о погоде и на редкость коротких прогулках:
«…Особенно после пребывания на воздухе, в садике, где я большую часть времени сижу. Да и время-то это пока, вследствие холодной и неприятной погоды, было весьма непродолжительным: только в первый раз, когда нас выпустили, да вчера мы гуляли по 55 минут, а то 30, 20 и даже 15. Ведь третьего дня у нас было ещё 5 градусов мороза, а сегодня утром ещё шёл снег, сейчас, впрочем, уже свыше 4 градусов тепла».
Второе, упоминаемое выше письмо было более пространным. Однако примечательно то, в нём он не только не сетует на судьбу, но даже по-христиански жалеет своих гонителей:
«… Пока мы по-прежнему в нашем временном, как нам было сказано, помещении, о чём я нисколько не жалею, как потому, что оно вполне хорошо , так и потому, что в «по-стоянном» без остальной семьи и их сопровождающих было бы, вероятно, очень пусто, если оно, как надо надеяться, хотя бы тех же размеров, что был дом в Тобольске. Прав-да, садик здесь очень мал, но пока погода не заставляла особенно об этом жалеть. Впрочем, должен оговориться, что это чисто личное мое мнение, т. к. при нашей общей покорности судьбе и людям, которым она нас вручила, мы даже не задаемся вопросом о том, «что день грядущий нам готовит», ибо знаем, что «довлеет дневи злоба его»... и мечтаем только о том, чтобы эта самодовлеющая злоба дня не была бы действительно зла.
… А новых людей нам уж немало пришлось перевидать здесь: и коменданты меняются, точнее, подмениваются часто, и комиссия какая-то заходила осматривать наше помещение, и о деньгах приходили нас допрашивать, с пред-ложением избыток (которого, кстати сказать, у меня, как водится, и не оказалось) передать на хранение и т. п. Сло-вом, хлопот мы причиняем им массу, но, право же, мы ни-кому не навязывались и никуда не напрашивались. Хотел было прибавить, что и ни о чем не просим, но вспомнил, что это было бы неверно, т. к. мы постоянно принуждены беспокоить наших бедных комендантов и о чем-нибудь просить: то денатурированный спирт вышел и не на чем согревать пищу или варить рис для вегетарианцев, то ки-пяток просим, то водопровод закупорился, то белье нужно отдать в стирку, то газеты получить и т. д. и т. п. Просто совестно, но иначе ведь невозможно, и вот почему особенно дорога и утешительна всякая добрая улыбка. Вот и сейчас ходил просить разрешения погулять немного и утром: хотя и свежевато, но солнце светит приветливо, и в первый раз сделана попытка погулять утром… И она была также приветливо разрешена.
… Кончаю карандашом, т.к. вследствие праздников не мог ещё получить, ни отдельного пера, ни чернил, и я всё пользуюсь чужими, да и то больше всех».
В своём третьем письме Е.С. Боткин также рассказывал сыну про те новые события, которые произошли в месте их нового заключения:
«… Со вчерашнего дня погода резко повернула у нас на тепло, кусок неба, видный из моего, ещё не замалёванного извёсткой окна, - ровно серо-голубого цвета, указывающего на безоблачность, но от всех ласк природы нам немножко суждено видеть, т.к. нам разрешён лишь час в день прогулки в один или два приёма…
… Сегодня я обновляю свою почтовую бумагу, которую мне вчера любезно доставили, и пишу своим новым пером и своими чернилами, которые обновил уже вчера в письме к деткам.Всё это очень, кстати, поспело, т.к. завладевая чужим пером и чернильницей, я постоянно кому-нибудь мешал ими пользоваться, а бумагу, серенькую, уложенную мне Танюшей, я уже давно извёл и писал на кусках писчей; извёл и все маленькие конвертики, кроме одного.
… Ну, вот и погуляли ровно час. Погода оказалась очень приятной - лучше, чем можно было предполагать за замазанными стёклами. Мне нравится это нововведение: я не вижу больше перед собой деревянную стену, а сижу как в благоустроенной зимней квартире; знаешь, когда мебель в чехлах, как и у нас сейчас, а окна - белые. Правда, света, разумеется, значительно меньше и он получается таким рассеянным, что слабым глазам больно, но ведь дело идёт к лету, которое бывает здесь, может быть, очень солнечным, а мы - петроградцы, солнцем не избалованы».
Свой последний в жизни день рождения Е.С. Боткин Евгений Сергеевич также встретил в доме Ипатьева: 27(14) мая ему исполнилось 53 года. Но, несмотря на столь еще, сравнительно небольшой возраст, Евгений Сергеевич уже чувствовал приближение смерти, о чем написал в своём последнем письме к своему младшему брату Александру, в котором вспоминает о минувших днях, изливая всю боль своей души… (Его, довольно объёмный текст, вряд ли стоит приводить, так как он не раз публиковался в различных изданиях. См. Татьяна Мельник (урождённая Боткина) « Жизнь Царской Семьи до и после революции», М., фирма «Анкор», 1993; «Царский Лейб-Медик» Т.Е. Боткина под редакцией К.К. Мельник и Е.К. Мельник. С-Петербург, АНО «Издательство «Царское Дело», 2010 и др.)
Письмо это так и осталось неотправленным (в настоящее время хранится в ГА РФ), о чем позднее вспоминал уже упоминавшийся Г.П. Никулин:
«Боткин, значит… Вот я повторяю, что он всегда за них ходатайствовал. Просил за них что-нибудь там сделать: священника позвать, понимаете, вот…, на прогулку вывести или, там, часики подчинить, или еще что-нибудь, там, какие-нибудь мелочи.
Ну, вот однажды я, значит, проверил письмо Боткина. Писал его, адресовал он его сыну (младшему брату. - Ю.Ж.) на Кавказ. Значит, он пишет, примерно, так:
«Вот, дорогой мой (забыл, там, как его звали: Серж или не Серж, неважно, как), вот я нахожусь там-то. Причем, я должен тебе сообщить, что когда царь-государь был в славе, я был с ним. И теперь, когда он в несчастье, я тоже считаю своим долгом находиться при нем. Живем мы так и так (он «так» - это завуалировано пишет). Причем, я на подробностях не останавливаюсь потому, что не хочу утруждать…, не хочу утруждать людей, на обязанностях которых лежит чтение [и] проверка наших писем».
Ну, вот это было единственное письмо при моем… Больше он не писал. Письмо [это], конечно, никуда не отправлялось».
И свой последний час Е.С. Боткин встретил вместе с Царской Семьёй.
17 июля 1918 года, приблизительно, в 1 час. 30 мин. полуночи Евгений Сергеевич был разбужен Комендантом Я.М. Юровским, который сообщил ему, что в виду предполагаемого нападения на дом отряда анархистов, все арестованные должны спуститься в подвал, откуда их, возможно, перевезут в более безопасное место.
После того, как доктор Е.С. Боткин разбудил всех остальных, все узники собрались в столовой, откуда проследовали через кухню и смежную с ней комнату на лестничную площадку верхнего этажа. По имеющейся там лестнице в 19 ступеней они в сопровождении Я.М. Юровского, Г.П. Никулина, М.А. Медведева (Кудрина), П.З. Ермакова и двух латышей с винтовками из числа внутренней охраны спустились по оной на нижний этаж и через имеющуюся там дверь вышли во внутренний дворик. Оказавшись на улице, все они прошли несколько метров по двору, после чего вновь зашли в дом и, пройдя через анфиладу комнат нижнего этажа, оказались в той самой, где приняли мученическую смерть.
Описывать весь ход дальнейших событий не имеет смысла, так как об этом писалось множество раз. Однако после того как Я.М. Юровский объявил узникам, что их «принуждены расстрелять», Евгений Сергеевич смог только произнести чуть хрипловатым от волнения голосом: «Так нас никуда не повезут?»
После того, как, путем немалых усилий, Я.М. Юровским наконец-то была остановлена стрельба, принявшая безалаберный характер, многие из жертв оказались еще живы...
«Но когда, наконец, мне удалось остановить (стрельбу. - Ю.Ж. ), - писал он позднее в своих воспоминаниях, - я увидел, что многие еще живы. Например, доктор Боткин лежал, оперевшись локтём правой руки, как бы в позе отдыхающего, револьверным выстрелом [я] с ним покончил…»
То есть, Я.М. Юровский прямо сознаётся в том, что лично застрелил бывшего Лейб-Медика Е.С. Боткина и чуть ли не гордится этим…
Что ж, время всё расставило по своим местам. И ныне те, кто считал себя «героями Октября» перешли в разряд заурядных и убийц и гонителей Русского Народа.
А христианский подвиг Евгения Сергеевича Боткина, как продолжателя славной врачебной династии и человека долга и чести, даже спустя десятилетия не остался незамеченным. На состоявшемся 1 ноября 1981 года Поместном Соборе РПЦЗ он был причислен к лику Святых Новомучеников Российских от власти безбожной пострадавших под именем Святого Новомученика Евгения Боткина.
17 июля 1998 года останки Е.С. Боткина были торжественно захоронены вместе с останками Членов Царской Семьи в Екатерининском приделе Собора Петра и Павла в Санкт-Петербурге.
Кандидат медицинских наук А. РЫЛОВ.
В отечественной терапевтической науке Сергей Петрович Боткин (1832-1889) - такое же наше «всё», как Пушкин в литературе. Сергей Петрович много сделал для здравоохранения и для медицинского образования в России. Среди многочисленных учеников были и трое его сыновей. В 2007 году российские врачи отмечали 175-летие со дня рождения великого соотечественника, а в 2008-м исполняется 120 лет со дня закладки крупнейшей больницы Москвы, носящей имя С. П. Боткина.
Наука и жизнь // Иллюстрации
Городская клиническая больница им. С. П. Боткина Департамента здравоохранения правительства Москвы, бывшая бесплатная Солдатёнковская больница.
С. П. Боткин. Портрет работы И. Н. Крамского. 1882 год. Крамской и Боткин дружили почти четверть века, врач лечил художника по поводу аневризмы аорты. Сейчас картина принадлежит семье выдающегося советского кардиолога академика А. Л. Мясникова.
Памятник С. П. Боткину в Санкт-Петербурге. Скульптор - В. А. Беклемишев. 1908 год.
Последний русский лейб-медик Е. С. Боткин(1865-1918).
Отец Иоанн Кронштадтский (1829-1908).
Княгиня З. А. Юсупова. Портрет работы В. А. Серова. 1902 год.
Сергей Петрович Боткин был одиннадцатым ребёнком богатейшего купца, «чайного короля» Петра Кононовича Боткина. Успешное развитие торгового дома «Пётр Боткин и Сыновья» было основано на двух нововведениях. Учредив контору в городке Кяхта, Боткины научились поставлять чай из Китая в Россию без посредников и в обмен на собственный текстиль.
Купеческая семья Боткиных сыграла исключительную роль в культуре России. В их московском особняке на Земляном Валу на стене находится мемориальная доска, посвящённая Сергею Петровичу. В этом доме гостили писатели Гоголь, Герцен, Тургенев, Толстой, Белинский. Сюда часто приходили актёры Щепкин и Мочалов. Историк Грановский был соседом Боткиных, а поэт Фет стал родственником, женившись на одной из сестёр врача. Брат Сергея, Василий Боткин, талантливый мыслитель и публицист, часто бывавший в Европе, встретился с Карлом Марксом и попытался убедить его, что всемирного улучшения жизни рабочих надо добиваться в обход «кровавых морей». Автор «Капитала» не победил Василия в споре, но всё же остался при своём мнении о необходимости революций - «локомотивов» истории.
В семье Боткиных вырос и сын одного из их старших приказчиков Пётр Лебедев, первый русский физик мирового уровня. Он открыл давление света и в 1913 году вместе с Эйнштейном должен был получить Нобелевскую премию, однако умер в 1912 году.
В детстве великого физика считали бездарным подростком, как и Серёжу Боткина. Серёжа родился в 1832 году. Отец тоже определил его «в дурачки». В 9 лет мальчик едва различал буквы! Родитель грозил отдать его в солдаты, но домочадцы уговорили сменить домашнего учителя. И, как нередко бывает, новый преподаватель разглядел у Серёжи способности к математике, и его отдали в один из лучших пансионов Москвы. Сергей мечтал о математическом факультете Московского университета. Но вдруг вышел указ Николая I, запрещавший лицам недворянского сословия поступать на все факультеты, кроме медицинского. И «неблагородному» юноше Боткину пришлось пойти в доктора...
Из воспоминаний о Боткине-студенте известно, что в начале первого курса он отсидел сутки в карцере за незастёгнутую пуговицу мундира. Что любовь к медицине в этом всегда сдержанном суховатом юноше просыпалась постепенно. И что у него были две способности - к перкуссии (простукиванию) и аускультации (выслушиванию), которыми он поражал однокурсников. Прослушав и «простучав» больного, Сергей умел настолько ясно услышать грозную мелодию болезни, что с его мнением считались и преподаватели.
В связи с Крымской войной в 1855 году университет произвёл ускоренный выпуск врачей. И Сергей, аттестованный как «лекарь с отличием», был направлен в бахчисарайский лазарет великой княгини Елены Павловны. На фронте он пробыл лишь несколько месяцев. Служил в отряде Пирогова и был отмечен им как одарённый хирург, с состраданием относящийся к солдатам. Однако Боткин никогда не участвовал в боях.
Это будет делать его сын Евгений, который месту доктора придворной капеллы предпочтёт должность военврача-добровольца на Японской войне 1905 года. Сергей же Петрович в бахчисарайском лазарете времён Крымской войны не только проявил себя как хирург, но и отличился на... пищеблоке.
По распоряжению Пирогова, лично участвовавшего в «кухонной акции», С. П. Боткин дежурил на кухне, принимал по весу мясо, крупы, опечатывал котлы, чтобы оттуда тыловые ворюги не могли ничего утащить. Словом, самоотверженно защищал и без того скудный рацион раненых солдат.
В 1855 году только что вступивший на престол Александр II сначала не обращал внимания на записки, рассказывающие о воровстве высших чиновников. Услышав лично от Пирогова рассказ об ужасающей коррупции в армии, царь не смог сдержать слёз. После падения Севастополя он поехал на место боёв и лично убедился в правдивости хирурга. Историки считают, что это событие стало одним из «нравственных толчков», заставивших Александра-Освободителя приступить к реформам.
После окончания Крымской войны Боткин за четыре года с пользой истратил несколько тысяч рублей отцовских денег. Он стажировался в Германии, Австрии и во Франции в клиниках и лабораториях у известнейших терапевтов и физиологов: Бернара, Людвига, Траубе, Бишо и других. В этом путешествии он встретил Ивана Михайловича Сеченова, который стал его другом на всю жизнь. В Вене судьба свела Боткина с прелестной девушкой, лечившейся в Европе, Настенькой Крыловой - его первой женой. После её преждевременной кончины Боткин женился во второй раз на урождённой княгине Оболенской. В обоих браках он был счастлив.
В 1861 году 29-летний врач С. П. Боткин стал профессором кафедры академической терапевтической клиники Медико-хирургической академии Петербурга, которой руководил затем почти три десятилетия. Через 11 лет Боткина избрали действительным членом Академии наук. Уже в то время проявились нравственные качества Сергея Петровича - пронзительная совестливость, чувство личной ответственности за то, на что многие его современники даже не обращали внимания, скажем, на ужасное положение бедных слоёв. Эти особенности характера и стали главным внутренним двигателем всей его деятельности.
Например, Боткин отчётливо представлял себе сильнейшее отставание российского медицинского образования от западного и позже много сделал для того, чтобы оно сократилось. Ещё в вюрцбергской лаборатории крупнейшего немецкого патологоанатома Рудольфа Вирхова Боткин вдруг обнаружил, что он, выпускник лучшего «медфака» России, едва знаком с микроскопом. А для начинающих врачей Европы это было недопустимо.
Как выдающегося общественного деятеля Боткина (Сергей Петрович был гласным Петербургской городской думы, председателем и членом более десяти медицинских комиссий, обществ) высоко ценили Салтыков-Щедрин и Чехов, а Некрасов посвятил ему одну из глав поэмы «Кому на Руси жить хорошо».
До второй половины XIX века обычно врач в своей деятельности шёл проторённым путём. Узнав, что некое лекарство помогло какому-то конкретному пациенту, доктора затем при подобных симптомах назначали то же снадобье и остальным, независимо от возраста и многих других отличий. Врачи не помышляли тогда об индивидуальных особенностях организма, о различном протекании одной и той же болезни. Боткин одним из первых доказал, что к каждому больному нужно подходить индивидуально. К тому же он считал: чтобы медицинская помощь была осмысленной и действенной, врач должен заниматься не только практической, но и научной медициной. Он первый ввёл процедуру «клинического разбора больных», которая стала школой научной терапии.
Для развития экспериментальной медицины и физиологии, то есть для утверждения того «союза медицины и физиологии», о котором постоянно говорил Боткин, он создал при своей клинике первую в России исследовательскую научно-медицинскую лабораторию. В ней проводились различные анализы, изучалось действие лекарств на организм, велись наблюдения над животными.
Боткин одним из первых догадался, какую важную роль в протекании любого недуга играет мозг. Он утверждал, что болезнь не поражает отдельный орган, а влияет на весь организм через нервную систему. Эта мысль стала лейтмотивом публикаций Боткина, причём настолько убедительным, что его взгляды подхватило большинство передовых врачей.
На заре развития микробиологии он понял, что заболевание, называемое в его время желтухой, вызывают микроорганизмы. Это предвидение оправдалось в ХХ веке, когда был выделен вирус - возбудитель инфекционной желтухи, именуемой теперь болезнью Боткина.
В своих лекциях он выражал уверенность, что в мозгу человека будут найдены центры, контролирующие кроветворение, отделение пота, выделение тепла и т. д. Существование этих центров также было доказано в ХХ веке. Для медицины XXI века, возможно, самое большое значение из его открытий имеют предсказание о присутствии в мозгу сосудодвигательных центров, а также гипотеза, согласно которой артериальную гипертонию вызывает именно их поражение в результате внешних воздействий, приводящих, выражаясь современным языком, к хроническому эмоциональному стрессу.
Боткин отстаивал права женщин на высшее медицинское образование. По его инициативе в 1872 году в Петербурге были открыты первые женские врачебные курсы. Вместе с Сеченовым Боткин предоставил возможность женщинам-врачам работать на кафедре, которой руководил, заниматься наукой.
В 1872 году, в сорок лет, уже будучи профессором и всемирно известным мастером медицины, он был назначен лейб-медиком при Александре II. Таковым остался и при Александре III. В этом же звании, но уже при Николае II, с 1905 года и до последнего часа своей жизни в июле 1918-го, состоял его сын, Евгений Боткин, родившийся в 1865 году в Царском Селе.
Таким образом, оба Боткины входили в ближний круг трёх последних императоров России, причём не просто в роли обслуживающего персонала. Августейшая фамилия учитывала не только выдающиеся личные качества Боткиных и мировое признание научных заслуг Сергея Петровича, но и то, что отец и сын были выходцами из богатейшей семьи, верной монархии.
Итогом же близости Сергея Петровича к царской семье стало то, что во всех его начинаниях как организатора и реформатора российского здравоохранения он имел неизменную поддержку чиновничества и высшей аристократии. Скорее всего, поэтому организаторская деятельность Боткина оказалась столь же продуктивной, как и его научные дела. Боткина волновал и вопрос о причинах высокой смертности в России. Он призывал правительство и царскую семью улучшать санитарное состояние страны. Боткин блестяще владел медицинской и демографической статистикой и настаивал на том, что приоритетными направлениями развития здравоохранения должны стать те, что предупреждают наиболее распространённые заболевания. По структуре смертности Россия XIX века напоминала нынешние беднейшие страны Африки - лидировали инфекционные и воспалительные заболевания. По настоянию Боткина в 1880-х годах в Петербурге открылась Александровская барачная больница, наша первая инфекционная лечебница, которая по европейским меркам считалась образцовой.
В течение жизни Сергей Петрович не только вылечил тысячи больных, но и подготовил множество учеников, почти двадцать из них впоследствии стали профессорами: Манасевич, Яновский, Чистович, Сиротинин, Кудревецкий и др. Они работали в разных университетах и распространяли знания Боткина по всей России.
По мнению Чехова, врачебный дар Сергея Петровича можно сравнить с литературным даром Тургенева. Талант Боткина как гениального «интуитивного» диагноста сравнивали с талантом «общественного диагностика» Салтыкова-Щедрина.
Интересно, однако, что окружённый столь блестящими литераторами, Боткин читал немного, в театр ходил редко. В письме к брату он писал: «...я работаю 40 часов в сутки». Но в то же время обязательными для него были ежедневные полчаса игры на виолончели, ежесубботние «званые дни» дома, где кроме его коллег часто присутствовали видные деятели культуры, лица из высшего света, а также научная молодёжь. Сергей Петрович за свой счёт напечатал десятки трудов начинающих исследователей.
Однажды у своего многолетнего пациента М. Е. Салтыкова-Щедрина Боткин встретил преподобного Иоанна Кронштадтского. Батюшку к больному Щедрину пригласила жена писателя. Увидев Боткина, пастырь обрадовался и обнял его. Вдруг все, присутствовавшие в комнате, замолчали, смутившись от мысли, что приход на дом священника - знак утраченного доверия врачу. Все ждали, как поступит Сергей Петрович.
Ведь мы оба врачи, - начал Боткин, обращаясь к отцу Иоанну. - Только я врачую тело, а вы - душу...
Затем он попросил у святителя разрешения считать его своим другом. И именно на религиозной почве произошёл, возможно, единственный за всю карьеру Боткина случай, когда этот неизменно немногословный и нечасто улыбающийся генерал от медицины и академик поддался эмоциональному порыву. В 1884 году Петербург облетела весть о чудесном исцелении княгини Зинаиды Юсуповой, умиравшей от сепсиса. По её словам, она увидела во сне Иоанна Кронштадтского и утром попросила пригласить его. Священника встретил доктор Боткин со словами: «Помогите нам!»
Вскоре женщина выздоровела, причём несмотря на то, что случай тяжелейшего заражения крови, которое она перенесла, судя по дошедшим до нас описаниям, даже сегодня с трудом лечится антибиотиками! Несколько дней после этого Боткин с радостью и душевным волнением повторял для знакомых, хотя, скорее, обращался сам к себе: «Уж не мы, не мы это сделали...»
В течение всей жизни Сергей Петрович мучительно переживал бессилие медицины ХIX века перед большинством болезней. У его биографов даже сложился такой термин: «клинический скептицизм Боткина».
«Три недели, как начались лекции, - читаем в одном из писем петербургского периода его жизни. - Из всей моей деятельности это - единственное, что меня занимает... Остальное тянешь, как лямку, прописывая массу почти ни к чему не ведущих лекарств. Эта фраза и даст тебе понять, почему практическая деятельность в моей поликлинике так тяготит меня. Имея громаднейший материал хроников (хронических больных. - Прим. автора.) , я начинаю вырабатывать грустное убеждение о бессилии наших терапевтических средств. Прости меня за хандру, но нынче у меня был домашний приём, и я ещё под свежим впечатлением этого бесплодного труда».
Не менее тягостные ощущения вызывало у Боткина состояние отечественного здравоохранения. Однако откликом на эти муки совести в продолжение всей жизни Сергея Петровича никогда не были пафосные речи, призывы «покаяться перед народом»; «осознать, наконец, что Европу нам не догнать» и др. Были дела, и притом какие!
Учёный много сделал для организации бесплатной медицинской помощи малоимущим, к которым в ту пору относились едва ли не 90% россиян. В 1861 году он основал первую бесплатную амбулаторию в Петербурге. Благодаря настойчивости Боткина сначала в столице, а затем и в других городах стали открываться своеобразные медицинские комплексы для беднейшего населения, состоящие из амбулатории (прообраза современной поликлиники) и больницы. Для этих комплексов были продуманы кадровая структура, основы финансирования, в общих чертах определены стандарты медицинской помощи. Таким образом, одним из основоположников системы бюджетного общедоступного здравоохранения, пока ещё главенствующего в Российской Федерации, можно считать Боткина.
С. П. Боткин умер от болезни сердца в 1889 году, поставив единственный в своей медицинской деятельности неправильный диагноз - самому себе.
Только один из четырёх сыновей великого врача, Пётр, выбрал себе иное поприще, чем отец, и стал дипломатом. Трое остальных, Сергей, Евгений и Александр, получили медицинское образование и проявили себя в жизни так, что С. П. Боткин мог ими гордиться.
Наиболее яркий след в истории нашей страны оставил Евгений Сергеевич Боткин, которому суждено было стать последним русским лейб-медиком. После Февральской революции и ареста царской семьи сначала Временное правительство, затем большевики предложили Евгению на выбор - остаться со своими пациентами или покинуть их. Врач им ответил: «Я дал царю моё честное слово оставаться при нём до тех пор, пока он жив». Жизни царя и его врача оборвались в ночь с 16 на 17 июля 1918 года.
Боткин, Сергей Петрович
Знаменитый русский врач и профессор; род. в Москве 5-го сентября 1832 г., ум. в Ментоне 12 декабря 1889 г. Боткин происходил из чисто русской семьи. Дед его жил в г. Торопце Псковской губернии и занимался торговлей. Отец его, Петр Кононович , в конце XVIII в. переселился в Москву и с 1801 г. записался в купечество. Он был одним из главнейших организаторов чайной торговли в Кяхте, обладал значительным достатком, был женат два раза и оставил после себя в живых 9 сыновей и 5 дочерей. Все дети Петра Кононовича отличались недюжинными способностями. Семья Боткиных находилась в тесной связи с ученым и литературным миром, особенно с того времени, когда одна из дочерей Петра Кононовича вышла замуж за поэта Фета, а другая - за профессора московского университета П. Л. Пикулина. В близких отношениях с Боткиными был и Грановский, живший в их доме. Сергей Петрович был в своей семье 11-м ребенком; он родился от второго брака отца (с А. И. Постниковой) и воспитывался под непосредственным наблюдением и влиянием своего брата Василия, который приложил все старания к тому, чтобы это воспитание было солидным и разносторонним. Первым учителем Боткина был студент московского университета, Мерчинский, хороший педагог, влияние которого на ученика было очень сильно, и с которым Боткин оставался в дружеской связи в течение всей своей жизни. Уже в раннем возрасте он отличался выдающимися способностями и любовью к ученью. До 15-летнего возраста он воспитывался дома, а затем, в 1847 г. поступил полупансионером в частный пансион Эннеса, который считался лучшим в Москве. Преподавателями в пансионе были весьма талантливые учителя, среди которых мы встречаем имена: собирателя сказок А. Н. Афанасьева, дававшего уроки русского языка и русской истории, математика Ю. К. Давидова, вскоре занявшего кафедру в Московском университете, будущего профессора политической экономии И. К. Бабста, преподававшего в пансионе всеобщую историю, и ученых лингвистов Клина, Фелькеля и Шора, преподававших иностранные языки и одновременно бывших лекторами в университете. Под влиянием отличного преподавания, природные способности Боткина проявились с особенной силой, несмотря на его физический недостаток, состоявший в неправильной кривизне роговой оболочки глаз (астигматизм) и вызывавший такую слабость зрения, что при чтении Боткин должен был держать книгу на расстоянии 2-3-х дюймов от глаз. За исключением этого недостатка Боткин пользовался тогда прекрасным здоровьем и отличался большой физической силой. Он считался в пансионе одним из лучших учеников; с особым рвением занимался он математикой, любовь к которой привил ему еще Мерчинский. Пробыв в пансионе 3 года, Боткин подготовился к вступительному экзамену в университет. Он предполагал поступить на математический факультет, но это не удалось ему вследствие вошедшего тогда в силу постановления Императора Николая Павловича, разрешавшего свободный прием учащихся только на медицинский факультет и закрывавшего прием на остальные факультеты университетов всем учащимся, кроме лучших воспитанников казенных гимназий. Это постановление, было косвенной причиной поступления Боткина на медицинский факультет. В августе 1850 г. Боткин стал студентом московского университета, в котором тогда господствовала самая суровая внешняя дисциплина. В первый же месяц своего студенчества Боткин испытал ее на себе, отсидев сутки в карцере за не застегнутые крючки воротника у вицмундира. Научные интересы среди тогдашнего студенчества почти отсутствовали, но в этом отношении Боткин резко выдавался из среды своих товарищей: он усердно посещал и записывал лекции и, всецело отдавшись научным занятиям, вскоре открыл в себе любовь к избранной им специальности. Общее состояние преподавания было во многих отношениях неудовлетворительным. В 1881 г. Боткин характеризовал его следующими словами: "Учившись в московском университете с 1850 по 1855 г., я был свидетелем тогдашнего направления целой медицинской школы. Большая часть наших профессоров училась в Германии и более или менее талантливо передавала нам приобретенное ими знание; мы прилежно их слушали и по окончании курса считали себя готовыми врачами, с готовыми ответами на каждый вопрос, представляющийся в практической жизни. Нет сомнения, что при таком направлении оканчивающих курс трудно было ждать будущих исследователей. Будущность наша уничтожалась нашей школой, которая, преподавая нам знание в форме катехизисных истин, не возбуждала в нас той пытливости, которая обусловливает дальнейшее развитие". Тем не менее, нельзя не указать на то, что среди преподавателей С. П. Боткина в университете было много профессоров, выдававшихся своими дарованиями, научностью и добросовестностью.
Самым даровитым и популярным из них был хирург Иноземцев, имевший большое влияние на Боткина и его товарищей. А. И. Полунин, молодой профессор, вернувшийся в 1847 г. из-за границы и преподававший патологическую анатомию, общую патологию и общую терапию, тоже был весьма замечательным медицинским деятелем и, по словам самого С. П. Боткина, имел "без сомнения наибольшее влияние на развитие" студентов. На 5-м курсе изучение внутренних болезней было поставлено весьма удовлетворительно. Клиникой заведовал хорошо образованный и дельный профессор, И. В. Варвинский. Молодой адъюнкт его, П. Л. Пикулин отличался выдающимися способностями, и под его руководством Боткин и все студенты с увлечением и неутомимо практиковались в постукивании, выслушивании и других диагностических приемах. Уже на пятом курсе Боткин приобрел среди товарищей репутацию знатока постукивания и выслушивания. При начале крымской войны Боткин был на четвертом курсе; начальство предложило этому курсу немедленно ехать на войну, но студенты отказались, сознавая всю недостаточность своей научной подготовки. В следующем году выпуск медицинского факультета был произведен двумя месяцами раньше обыкновенного. Боткин единственный из своего курса выдержал экзамен не на звание лекаря, а на степень доктора, что было редким явлением в русских университетах, за исключением дерптского.
Вскоре по окончании курса Боткин отправился на войну в отряде Н. И. Пирогова. Эта поездка произвела на него самое тягостное впечатление. В речи по доводу 50-летнего юбилея Пирогова, напечатанной в "Еженедельной Клинической Газете" (№ 20, 1881 г.) Боткин так говорил о положении дел в то время: "добиться того, чтобы кусок мяса или хлеба, назначенный больному, дошел до него в полной сохранности, не уменьшившись до minimum"а, - дело было нелегкое в те времена и в том слое общества, который относился к казенной собственности как к общественному именинному пирогу, предлагаемому на съедение... По распоряжению Пирогова, мы принимали на кухне мясо по весу, запечатывали котлы так, чтобы нельзя было вытащить из него объемистого содержимого, - тем не менее все-таки наш бульон не удавался: находили возможность и при таком надзоре лишать больных их законной порции". - Слабость зрения препятствовала Боткину успешно заняться хирургией; кроме того, работать приходилось слишком торопливо, и само пребывание на театре военных действий было очень кратковременно. В продолжение 3½ месяцев Боткин исправлял обязанности ординатора симферопольского госпиталя и заслужил очень лестный отзыв Пирогова. В декабре 1855 г. Боткин возвратился в Москву и оттуда отправился за границу, чтобы пополнить свое образование. Первоначально он не имел определенного плана для своего заграничного путешествия, но в Кенигсберге, по совету одного из ассистентов Гирша, принял решение заниматься у Вирхова, который в то время еще работал в Вюрцбурге, хотя уже был приглашен в Берлин. В Вюрцбурге Боткин с жаром и увлечением изучал нормальную и патологическую гистологию и слушал лекции знаменитого учителя, труды которого дали всей современной медицине новое направление. Осенью 1856 г. Боткин вместе с Вирховым перешел в Берлин, где проводил целые дни в новом патологическом институте и в лаборатории Гоппе-Зейлера. В то же время он усердно посещал клинику Траубе, который привлекал его своей чрезвычайной наблюдательностью, соединенной с основательной научной подготовкой и с очень тщательным и всесторонним применением объективных способов исследования. Время от времени Боткин посещал и клиники невропатолога Ромберга и сифилидолога Береншпрунга. - Постоянно занимаясь у Вирхова и не пропуская ни одного производимого им вскрытия, Боткин провел в Берлине два года. В совершенстве овладев микроскопической техникой и приемами химического исследования, он произвел в это время свои первые самостоятельные научные работы, напечатанные в Архиве Вирхова и сделал первое печатное сообщение на русском языке о поляризационном аппарате Солейля. В Берлине Боткин очень близко сошелся с русскими учеными Юнге и Беккерсом и вступил в тесные дружеские отношения с Сеченовым, продолжавшиеся в течение всей его жизни. Это время, проведенное в усиленном научном труде в сообществе с новыми друзьями, стремившимися к удовлетворению общих духовных потребностей, время расцвета молодых сил оставило Боткину самые теплые воспоминания, которые он хранил всю жизнь. Летние вакации он проводил в Москве, где (около 1857 г.) захворал впервые печеночной коликой, выразившейся очень бурными приступами. В декабре 1858 г. Боткин переехал из Берлина в Вену и там, продолжая микроскопические исследования, очень усердно посещал лекции Лудвига и занимался в клинике Оппольцера. Лудвигом он восхищался, в клинике Оппольцера нашел очень недостаточную научную постановку дела. - В Вене он женился на дочери московского чиновника, А. А. Крыловой, отличавшейся очень хорошим образованием, и вскоре отправился в путешествие, во время которого посетил Среднюю Германию, познакомился с прирейнскими минеральными водами, побывал в Швейцарии, в Англии и осенью 1859 г. приехал в Париж.
Научная деятельность Боткина в Вене характеризуется письмами его к Белоголовому; в этих же письмах обрисовывается и его отношение к венской и берлинской медицинским школам. 2-го января 1859 г. он пишет из Вены: "...Все праздники прошли для меня незаметно, потому что лекции продолжались, за исключением первых двух дней. До сих пор я вполне удовлетворен только лекциями Людвига, превосходящими всякое ожидание ясностью и полнотой изложения; лучшего физиолога мне еще не приходилось слышать; личность Людвига - самая милейшая, простота и любезность в обращении поразительны. Оппольцер без сомнения отличный практик, но так часто грешит против науки, что все же нельзя его назвать хорошим клиницистом в полном смысле этого слова. Соврать против химии, против патологической анатомии, даже против физиологии, ему случается нередко, но при всем том он прекрасный наблюдатель, сметливый диагност, - вообще тип хорошего практического врача. Впрочем, посмотрим, что будет дальше. Гебра хорош страшным количеством материала, какой он представляет слушателям, но лекции Береншпрунга в тысячу раз научнее и дельнее, и я рад, что прослушал берлинского дерматолога, заклятого врага венского. Кроме этих лекций, много работал я дома с кровяными шариками и, кажется, скоро кончу эту работу. До сих пор из своего предместья Alser-vorstadt я выходил не более двух или трех раз в город, который, по-моему в подметки не годится Берлину. Вена мне положительно не нравится, а жители ее еще меньше; интеллектуальная физиономия северного человека исчезает здесь и заменяется рабскою, вкрадчивою; люди здесь такие рабы, что противно на них глядеть, лезут целовать руки и едва не дозволяют бить себя по щекам dem gnädigen Herrn. Квартира моя, хотя и дорогонька, но отличная; не пишу тебе адреса потому, что забыл название улицы; пиши пока к Сеченову. Поклонись Гоппе, Магавли и всему Берлину, о котором я часто вспоминаю"... Во втором письме, от 2-го февраля, Боткин сообщает Белоголовому о скорой своей свадьбе и пишет: "...На меня напал такой дух деятельности, что я едва с ним справлялся. Работал с 8-ми час. утра до 12-ти постоянно, никуда не выходил, кроме как по медицинским надобностям. Под нервным возбуждением ожидания писем (от невесты), работы мои шли как по маслу и почти каждая неделя давала мне результаты, из которых сообщаю тебе один, чрезвычайно важный; о нем ты по секрету скажешь только Гоппе, прося его удержать при себе: мочевина растворяет человеческие и собачьи кровяные шарики, не производя на них, следовательно, того действия, как на лягушачьи. Факт чрезвычайно важен для физиологии и патологии, я его буду исследовать дальше, делая опыты с инъекциями мочевины в вены. Людвиг приглашает меня к себе работать, чем вероятно я и воспользуюсь со временем. Передай Гоппе, что летом буду к ним в Берлин, чему от души радуюсь, потому что Веной совершенно недоволен, а остаюсь в ней только для очищения патологической совести. Порядочному человеку в Вене больше трех месяцев быть грех, что имей в виду и пользуйся Берлином!"... Всю зиму 1859-60 г. и часть лета Боткин провел в Париже, где слушал лекции К. Бернара и посещал клиники Бартеза, Труссо, Бушю и др. Здесь он написал свою докторскую диссертацию о всасывании жира в кишках, которую вслед за тем отправил в петербургскую медико-хирургическую академию для рассмотрения; здесь же он окончил две научные работы: о крови и об эндосмозе белка, которые поместил в Архиве Вирхова.
Еще до поездки за границу Боткин вступил в сношения с заслуженным профессором медико-хирургической академии Шипулинским, который заведовал академической терапевтической клиникой. В 1858 г. Шипулинский доложил конференции академии, что докторант С. П. Боткин, воспитанник московского университета, обратился к нему с предложением занять вакантную после ухода доктора Ивановского должность адъюнкта при академической терапевтической клинике. Находя предложение Боткина чрезвычайно выгодным для академии, Шипулинский просил конференцию иметь его в виду, как кандидата, на что конференция вполне согласилась; при этом Шипулинский упоминал в своем рапорте, что Боткин мог бы занять место адъюнкта не ранее, как через полтора года, так как отправился для усовершенствования за границу. Через год после этого Шипулинский вновь напомнил конференции о Боткине и просил назначить до его приезда другого врача для временного исполнения должности адъюнкта.
В 1857 г. президентом академии был назначен проф. П. А. Дубовицкий, который пригласил Глебова на должность вице-президента и вместе с ним горячо принялся за коренные преобразования во внутренней жизни академии. Эта деятельность, отразилась и на выборе новых преподавателей. В исходе 1859 г. в академию были приглашены: Якубович, Боткин, Сеченов, Беккерс и Юнге; все они были еще за границей. Кроме Якубовича, все были воспитанниками московского университета, в котором окончили курс только 3-4 года тому назад. Выше уже упомянуто о тесной дружбе, установившейся между ними за границей. Боткин принял приглашение, но выговорил себе право приехать в Петербург осенью 1860 г., чтобы окончить свои научные труды и ознакомиться с парижской врачебной школой. 10-го августа 1860 г. он переехал в Петербург, защитил свою диссертацию и тотчас же был назначен исправляющим должность адъюнкта при клинике 4-го курса, которою заведовал проф. Шипулинский. Белоголовый говорит, что вскоре после этого между Боткиным и Шипулинским возникли недоразумения, так как, видя превосходство первого, студенты стали охотнее посещать его лекции, чем лекции его патрона. Менее чем через месяц отношения между двумя преподавателями "испортились до невозможности, так что после нескольких диагностических турниров над постелью больных, в которых победа осталась за молодым ученым, Шипулинский менее чем через год подал в отставку". Проф. Сиротинин отрицает точность этих сведений, "ибо против этого говорят слова самого С. П.", который "в письме его к брату Михаилу Петровичу указывает с удивлением, что после возвращения своего в город осенью, уже 1862 г., узнал о перемене по отношению к нему, случившейся с Шипулинским, и что последний очевидно, изменил своему слову, данному Боткину весной, что осенью уже читать лекций больше не будет и всецело предоставит до срока своей скорой отставки вести дело Боткину". В течение первого года деятельности Боткина при Шипулинском он часто оставался полным хозяином клиники, вероятно вследствие болезни Шипулинского. Все бумаги в конференцию, касавшиеся клиники 4-го курса подписывал Боткин. Для обучения студентов точным физическим и химическим способам исследования и для разработки различных научных вопросов Боткин устроил клиническую лабораторию (на 1200 руб., отпущенные ему для этой цели конференцией); эта лаборатория была одною из первых в Европе.
В то время среди профессоров академии существовали две партии - немецкая и русская. Первая из них была очень сильна, а вторая только что зародилась. В 1861 г., когда Шипулинский подал в отставку, немецкая партия предполагала избрать на вакантную кафедру одного из старших профессоров: В. Е. Экка или В. В. Бессера. Узнав об этом, Боткин заявил, что он выйдет в отставку, если не получит обещанной ему клиники. Врачи, слушавшие лекции Боткина и в короткое время уже оценившие его очень высоко, послали конференции письмо, в котором просили назначить его на кафедру 4-го курса, так характеризуя заслуги Боткина: "Уверенные в необходимости основательного изучения патологической химии и практического знакомства с физическими и химическими методами исследования больных, мы чувствовали себя глубоко признательными конференции академии, пригласившей в нашу основную терапевтическую клинику наставника, который совершенно удовлетворял этой высказанной нами потребности, в течение однолетнего пребывания в клинике успел ознакомить своих слушателей с современными клиническими усовершенствованиями и, вполне владея как всеми научными средствами, необходимыми для многосложной обязанности клинициста, как прекрасным талантом преподавания, так и практическими медицинскими сведениями, успел привлечь в свою клинику множество посторонних слушателей и много людей, желавших работать под его руководством. Устроенная им клиническая лаборатория давала к тому средства и остается капитальным приобретением клиники. Одним словом, прошедший год ясно показал нам, что в Сергее Петровиче Боткине мы имеем единственного и незаменимого профессора, могущего удовлетворить высказанным нами потребностям, сделавшимся необходимым ингредиентом медицинского образования, потребностям, уже удовлетворенным в лучших германских клиниках и так полно удовлетворяемым С. П. Боткиным". Мнения, высказанные о Боткине в этом письме, имеют большое значение, так как под ним подписались весьма выдающиеся по своим дарованиям врачи, преобладающее большинство которых впоследствии заняли профессорские кафедры в русских университетах. К ходатайству, выраженному в этом письме, присоединились некоторые профессора и студенты академии. Все это очень способствовало избранию Боткина, которое состоялось в конце 1861 г.
Получив в свое распоряжение академическую клинику внутренних болезней, Боткин в высшей степени энергично повел дело. Он устроил при клинике прием приходящих больных, что было совершенной новостью, и во время этого приема прочитывал для студентов и врачей целые лекции, представлявшие тщательный разбор больных. Лаборатория клиники вскоре расширилась, и в ней закипела научная работа. Под непосредственным руководством Боткина, его ученики принялись за разработку новых научных вопросов, возбужденных их учителем, который со своей стороны продолжал учиться и развивать свою тонкую наблюдательность. Пожертвовав науке почти всеми остальными жизненными интересами, Боткин всецело отдался клинике, не отвлекаясь от нее ни частной практикой, ни даже заботами о сохранении своего здоровья и материальном обеспечении своей семьи, которую он, тем не менее, очень нежно любил. В письме к своему брату, Михаилу Петровичу (10 декабря 1861 г.), он описывает свой будничный день следующим образом: "В продолжение недели мне нечего и думать о письме или о каком-нибудь постороннем занятии; вот мой будничный день: утром, как встал, идешь в клинику, читаешь около двух часов лекцию, затем докончишь визитацию, приходят амбулаторные больные, которые не дадут даже выкурить покойно сигары после лекции. Только что справишь больных, сядешь за работу в лаборатории, - и вот уже третий час, остается какой-нибудь час с небольшим до обеда и этот час обыкновенно отдаешь городской практике, если таковая оказывается, что очень редко, особенно теперь, хотя слава моя гремит по городу. В пятом часу возвращаешься домой порядком усталый, садишься за обед со своей семьей. Устал обыкновенно так, что едва ешь и думаешь с самого супа о том, как лечь спать; после целого часа отдыха начинаешь себя чувствовать человеком; по вечерам теперь в госпиталь но хожу, а вставши с дивана сажусь на полчасика за виолончель и затем сажусь за приготовку к лекции другого дня; работа прерывается небольшим антрактом на чай. До часа обыкновенно работаешь и поужинавши с наслаждением заваливаешься спать...".
К каждой из своих лекций Боткин обыкновенно тщательно подготавливал и собирал материалы; поэтому они носили печать строго обдуманной работы. В лекции он вкладывал весь запас новых наблюдений, приобретенных им при клинических исследованиях, а так как они сопровождались и тщательнейшим разбором больных, то понятно, почему эти лекции, несмотря на полное отсутствие в них эффектов и показного красноречия, были драгоценны для слушателей. Горячее увлечение научным трудом и любовь к врачебному искусству были заметны в каждом поступке профессора и передавались его ученикам, которые, подражая ему, усиленно работали в клинике. Вскоре вокруг Боткина образовалась целая школа молодых ученых, и клиника стала лучшей во всей Европе. Лучший из современных Боткину клиницистов, Траубе, по мнению многих врачей, уступал ему в некоторых отношениях. Направление клинической деятельности Боткина и взгляд его на задачи врачебного искусства и на способы выполнения этих задач выражены им самим во вступлении к печатному изданию его лекций, написанном им 8-го мая 1867 г.: "Главнейшие и существенные задачи практической медицины - предупреждение болезни, лечение болезни развившейся и, наконец, облегчение страданий больного человека. Единственный путь к выполнению этих высоких задач - изучение природы, изучение здорового и больного животного организма. Если бы жизнь животного организма была подведена под точные математические законы, то применение наших естественнонаучных сведений к индивидуальным случаям не встречало бы тогда никаких затруднений... Но механизм и химизм животного организма до такой степени сложны, что, несмотря на все усилия человеческого ума, до сих пор еще не удалось подвести различные проявления жизни как здорового, так и больного организма под математические законы. Это обстоятельство, ставящее медицинские науки в ряд наук неточных, значительно затрудняет применение их к отдельным индивидуумам. Кто знаком с алгеброй, тот не затруднится при разрешении задачи уравнения с одним или большим количеством неизвестных; другое дело - разрешение задач практической медицины: можно быть знакомым и с физиологией, и с патологией, и со средствами, которыми мы пользуемся при лечении больного организма, и - все-таки, без уменья приложить эти знания к отдельным индивидуумам, не быть в состоянии разрешить представившуюся задачу, если даже решение ее и не переходит за пределы возможного. Это уменье применять естествоведение к отдельным случаям и составляет собственно искусство лечить, которое, следовательно, есть результат неточности медицинских наук. Понятно, что значение врачебного искусства будет уменьшаться по мере увеличения точности и положительности наших сведений. Каким громадным искусством должен был обладать врач старого времени, не знавший ни физиологии, ни патологической анатомии, незнакомый ни с химическими, ни с физическими способами исследования, для того, чтобы приносить пользу своему ближнему. Только продолжительным опытом и особенными личными дарованиями достигали врачи старого времени выполнения своей трудной задачи. В настоящее время это уменье прилагать теоретические сведения медицинских наук к отдельным индивидуумам уже не составляет искусства, недосягаемого для простого смертного, как в былое время. Однако ж, и в наше время нужно иметь известную опытность, известный навык. Каждый врач, в течение своей практической деятельности, вырабатывает себе это уменье в различной степени, смотря по более или менее значительному материалу, по более или менее сознательной разработке и анализу случаев, представляющихся его наблюдению. При всем том, это уменье или врачебное искусство может передаваться преемственно, может быть унаследовано, под руководством опытного врача, как это делается при клиническом преподавании медицины. Но неизбежное условие здесь для каждого, желающего достигнуть уменья прилагать теоретические медицинские сведения к данным индивидуумам, без тех мучительных затруднений, которые ожидают при постели больного начинающего, предоставленного своим силам, это - сознательное решение известного числа практических задач под руководством преподавателя. Раз убедившись в том, что учащегося нельзя познакомить в течение клинического преподавания со всеми разнообразными индивидуальными проявлениями жизни больного организма, клиницист-преподаватель ставит себе первой задачей передать учащимся тот метод, руководясь которым молодой практик был бы в состоянии впоследствии самостоятельно применять свои теоретические врачебные сведения к больным индивидуумам, которые ему встретятся на его практическом поприще". Далее Боткин указывает на громадное значение большей или меньшей точности "определения представившейся индивидуальности. Возможно многостороннее и беспристрастное исследование больного, критическая оценка открытых этим исследованием фактов составляют главнейшие основания для того теоретического вывода, - той гипотезы, которую мы обязаны построить по поводу каждого представившегося случая". Затем автор перечисляет различные способы медицинского исследования, указывая на значение, которое следует придавать этим способам, и, доказав преимущества объективного исследования перед собиранием сведений посредством расспроса больных, советует слушателям начинать с подробнейшего физического исследования и уже потом расспрашивать больного о его субъективных ощущениях и жалобах. Рассмотрев рациональный способ постановки распознавания болезни, предсказания о дальнейшем течении ее и лечения, Боткин указывает на важность посмертного анатомического исследования и говорит: "Никакого громадного материала не хватит для правильного развития уменья прилагать свои врачебные сведения с гуманной целью к отдельным индивидуумам, если врач не будет иметь возможности по временам проверять свои гипотезы на анатомическом столе". Статья заканчивается словами: "Все высказанное нами относительно исследования, разбора открываемых посредством его фактов и вывода, на основании которого назначается лечение, в высшей степени разнообразится в каждом представившемся случае, и только сознательным решением целого ряда практических задач достигается возможность выполнять гуманную цель медицинских наук. Упражнение в решении этих задач и составляет клиническое преподавание".
Строго исполняя те требования, которые он предъявлял своим ученикам, Боткин неуклонно проводил в своей деятельности принципы, объявленные им с кафедры; поэтому наряду с популярностью его среди врачей и студентов возрастала его слава, как диагноста. Несколько особенно блестящих диагнозов вскоре доставили ему почетную известность среди врачей и остального русского общества. Особенно замечательный диагноз он сделал в 1862-1863 учебном году, распознав у больного при жизни тромбоз воротной вены. Враги Боткина смеялись над этим диагнозом, будучи наперед уверены в том, что он не оправдается; но вскрытие показало, что распознавание было верно. По замечанию профессора Сиротинина, "и в настоящее время такая диагностика по трудности своей принадлежала бы к блестящим у всякого клинициста, а в то время, она, понятно, составила целое событие в жизни академии". После этого случая слава, установившаяся за Боткиным, стала привлекать к нему множество больных на домашние приемы, что было причиной постоянного переутомления и вызвало значительное ухудшение в общем состоянии его здоровья. В начале 1864 г. он заразился в клинике сыпным тифом, который протекал у него очень тяжело, при резких симптомах со стороны нервной системы. Выздоровление шло очень медленно, и весной Боткин отправился в Италию. Перед отъездом он писал Белоголовому: "вряд ли мне случится еще раз в жизни утомляться до такой степени, как я был измучен в этот семестр".
Упоминаемое нами путешествие за границу было уже вторым после избрания Боткина профессором: в 1862 г. летом он был в Берлине, где возобновил свои научные исследования, окончив которые, отправился отдыхать в Трувилль, на морские купанья. Ввиду его старинного знакомства с Герценом, он при возвращении в Россию был подвергнут строгому обыску на границе; данные им объяснения рассеяли недоразумение, но этот случай произвел на Боткина тяжелое впечатление, которое усилилось после приезда в Петербург, где тогда происходили студенческие волнения, вызванные новым университетским уставом.
В 1864 г., отдохнув в Риме после тифа, он снова приехал в Берлин и усиленно работал в патологическом институте Вирхова. Из переписки Боткина с Белоголовым мы видим, с каким увлечением и жаром он отдавался научной работе. Летом 1864 г. он пишет следующее письмо, весьма важное для обрисовки его душевного склада: "...все это время я работал очень исправно. Не говоря о том, что я гибель прочитал, я еще сделал целую работу, и ради нее ты не ругай меня. Я взялся за лягушек и, сидя за ними, открыл новый кураре в лице сернокислого атропина; надо было проделать с ним все опыты, какие были сделаны с кураре. Новизна приемов работы (по этому отделу я еще не работал), удачные результаты и поучительность самой работы до такой степени меня увлекали, что я просиживал за лягушками с утра до ночи, просиживал бы и больше, если бы жена не выгоняла меня из кабинета, выведенная наконец из терпения долгими припадками моего, как она говорит, помешательства. Теперь я эту работу настолько кончил, что отправил предварительное сообщение в здешний новый немецкий журнал. Работе этой я чрезвычайно благодарен, она многому меня выучила. Окончивши ее, я увидал, что август на дворе, вспомнил, что для лекций студентам мало было сделано, по крайней мере из того, что было назначено, и с лихорадочной дрожью схватился за чтение. До какой степени меня охватывает какая-нибудь работа, ты не можешь себе вообразить; я решительно умираю тогда для жизни; куда ни иду, что ни делаю, - перед глазами все торчит лягушка с перерезанным нервом или перевязанной артерией. Все время, что был под чарами сернокислого атропина, я даже не играл на виолончели, которая теперь стоит заброшенной в уголке". Бо льшую часть работ, написанных им в то время, Боткин помещал в "Медицинском Вестнике" Чистовича. Кроме самостоятельных работ, он составлял обширные рефераты по отделу клиники внутренних болезней для "Военно-Мед. Журнала". Содержание этих трудов было очень обширно и, не говоря об отдельных научных статьях, мы находим в каждой из его лекций новые факты, замеченные и объясненные им раньше, чем они были указаны другими учеными. Для клиники внутренних болезней особенно большое значение имеют его труды над разработкой вопросов о патологии желчной колики, о болезнях сердца, о брюшном, сыпном и возвратном тифах, о подвижной почке, об изменениях селезенки при различных заболеваниях, о желудочно-кишечных катарах и пр. В 1865 г. он доказал, что возвратная горячка, которая считалась уже давно исчезнувшей в Европе, существует и тщательно изучил ее клиническую картину. Научная деятельность Боткина замечательна по тому постоянству, с которым он занимался ею в течение всей своей врачебной деятельности. Даже в последний год своей жизни он продолжал ее, разрабатывая вопрос о естественной и преждевременной старости. - В 1866 г. он предпринял издание своих лекций под общим названием "Курса клиники внутренних болезней". Первый выпуск этих лекций вышел в 1867 г.; он содержит разбор одного больного со сложным заболеванием сердца; по поводу этого больного автор рассматривает почти все учение о заболеваниях сердца и их лечении. Книга была встречена с очень большим сочувствием и у нас, и за границей, и скоро была переведена на французский и немецкий языки. В следующем году вышел в свет 2-й выпуск лекций (разбор больного сыпным тифом и подробное изложение учения о лихорадочных заболеваниях); этот выпуск тоже скоро появился во французском и немецком переводах и сильно способствовал широкой научной известности автора. Многочисленные затруднения (болезнь, увеличившаяся деятельность в клинике, занятия в военно-ученом комитете и пр.) задержали дальнейшее издание лекций, и 3-й выпуск их вышел только в 1875 г.; он заключает в себе 2 статьи: 1) о сократительности селезенки и об отношении к заразным болезням селезенки, печени, почек и сердца, 2) о рефлекторных явлениях в сосудах кожи и о рефлекторном поте. Этот выпуск был переведен на немецкий язык. О дальнейшей судьбе издания известно, что в 1877 г. Боткин предложил студентам В. Н. Сиротинину и Лапину, записывавшим его лекции, составить их и передать ему через ассистента; он предполагал просмотреть их и издать, но записки были затеряны. Окончив курс академии, Сиротинин поступил ординатором в клинику Боткина и вновь предложил ему издавать его лекции. Лекции, составленные Сиротининым отчасти по запискам, отчасти на память, прочитывались Боткиным и помещались им первоначально в "Еженедельной Клинической газете", а в 1887 г. вышли отдельным изданием. В 1888 г. первый выпуск лекций, составленных Сиротининым, вышел вторым изданием (с дополнениями). Замечательная речь Боткина "Общие основы клинической медицины", произнесенная им на торжественном акте в академии 7-го декабря 1886 г. и напечатанная в 1887 г., вновь напечатана при лекциях в качестве введения. В этой речи наиболее замечательны заключительные слова: "Необходимо иметь истинное призвание к деятельности практического врача, чтобы сохранить душевное равновесие при различных неблагоприятных условиях его жизни, не впадая при неудачах в уныние, или в самообольщение при успехах. Нравственное развитие врача-практика поможет ему сохранить то душевное равновесие, которое даст ему возможность исполнить священный долг перед ближним и перед родиной, что и будет обусловливать истинное счастье его жизни". Третий выпуск лекций, в котором 5 лекций составлены В. Н. Сиротининым, две - М. В. Яновским и одна - В. М. Бородулиным, вышел в свет в 1891 г., уже после смерти Боткина; при нем приложен портрет автора. В 1899 г. Общество русских врачей, которому семья Боткина предоставила право издания его сочинений, выпустило в свет два тома лекций Боткина с приложением 2-х портретов автора, его автографа, вида его могилы и биографического очерка, составленного проф. В. Н. Сиротининым. Кроме перечисленных нами трудов, научная деятельность Боткина выразилась в следующем. В 1866 г. он основал "Эпидемиологический листок" и Эпидемиологическое общество, председательство в котором предложил Е. В. Пеликану, считавшемуся лучшим эпидемиологом того времени. Поводом к основанию общества послужило приближение холеры к Петербургу. "Листок" издавался около 2-х лет под редакцией Ловцова; общество тоже недолго просуществовало, так как эпидемиология тогда была еще недостаточно разработана и мало интересовала врачей. Боткин принимал деятельное участие в обществе и в газете. В конце 60-х годов Боткин начал издавать сборник под названием "Архив клиники внутренних болезней проф. Боткина", в котором помещал наиболее интересные в научном отношении работы своих учеников. Все эти работы производились по его почину и при непосредственном его участии. Архив выходил до самой смерти Боткина и составил 13 больших томов. Издание его дорого обходилось, так как спрос на ученые сочинения был у нас очень незначителен. Ввиду того, что Архив постоянно разрастался, Боткин решил помещать в нем только большие научные работы; остальной научный материал послужил ему для "Еженедельной Клинической Газеты", которую он основал в 1880 г. для оживления самостоятельной клинической казуистики в России. В "Газете" помещались исключительно оригинальные научные исследования, хотя отсутствие рефератов из иностранной литературы сильно уменьшало число подписчиков. Несмотря на это, Боткин считал своей обязанностью издавать газету до самой смерти, сознавая, насколько необходимы для России такие самостоятельные издания.
В 1878 г. Общество русских врачей в Петербурге единогласно избрало Боткина своим председателем. При этом от Общества была послана особая депутация к новому председателю, и в экстренном заседании, назначенном для его приема, вице-председатель проф. Пелехин приветствовал его речью. Упомянув о том, какой переворот в русской врачебной науке произвели труды Боткина и его школы, он закончил речь словами: "Общество наше в своих протоколах может служить почти фотографией этих перемен в русском студенте, враче, профессоре; поэтому вам понятно, С. П., наше сочувствие, понятно сознание наших членов, что вам суждено привести Общество на тот путь, которым идет вся Россия, идут все славяне". Действительно, участие Боткина в делах Общества в качестве председателя быстро оживило заседания и было весьма полезно. Между прочим, это выразилось в целом ряде заседаний, посвященных вопросу об эпидемии чумы, появившейся в Ветлянке. Названная эпидемия вызвала случай, очень тяжело подействовавший на душевное состояние Боткина. В начале 1879 г. он подметил у многих больных опухание лимфатических желез всего тела, сопровождавшееся другими признаками, на основании которых он заключил, что чумная зараза уже была занесена в Петербург, хотя и не проявилась еще в ясно выраженной форме. Скоро после этого он нашел у одного из посетителей его амбулатории, дворника Наума Прокофьева, несомненные признаки легкой формы бубонной чумы; разобрав больного в присутствии студентов, Боткин признал необходимым строжайшее отделить его от остальных больных, хотя представил этот случай "как иллюстрацию своих воззрений на существование не вполне обособившихся и легких форм инфекционных болезней", и категорически высказал, что "от этого случая, даже если бы таковых встретилось и несколько, до эпидемии чумы - лежит огромное расстояние" и оговорился, что случай этот без сомнения легкий и окончится благополучно для больного. Весть о появлении чумы в Петербурге быстро распространилась и произвела чрезвычайную панику. Две комиссии, одна от градоначальника, другая от медицинского совета, освидетельствовали больного и заявили, что у него не чума, а идиопатический бубон, развившийся на сифилитической почве; иностранный специалист по сифилису тоже не согласился с диагнозом Боткина, который тем не менее, на основании несомненно имевшихся признаков чумы, отстаивал свой диагноз. Больной выздоровел, и быстро успокоившееся общество вооружилось против Боткина; это выразилось в яростных нападках печати, обвинявшей его в отсутствии патриотизма и каком-то заговоре с англичанами. Жестокие оскорбления продолжались в течение нескольких недель, но Боткин до конца жизни сохранил убеждение, что его диагностика была справедлива. В первом же заседании Общества русских врачей после этого случая Боткину были прочтены два адреса: от всех членов Общества и от врачей города Петербурга; второй из них был подписан 220 врачами. В этих адресах ему было выражено горячее сочувствие, а многочисленная публика, присутствовавшая в заседании, сделала ему горячую овацию. Такой сердечный прием послужил Боткину большим утешением в несчастии, которое тем не менее имело вредное влияние на состояние его здоровья. В том же заседании Общества выяснилось, что и другие врачи наблюдали в больницах и в частной практике заболевания, сходные с чумой; один из этих случаев, протекавший под наблюдением В. И. Афанасьева, даже окончился смертельно.
Ученая деятельность С. П. Боткина в высшей степени благотворно отразилась на его учениках. В описываемое время многие из них уже создали себе научное имя, следуя примеру и руководству учителя. Вскоре вокруг Боткина образовалась самостоятельная медицинская школа; многие из врачей, бывших у него ординаторами и ассистентами, получили самостоятельные профессорские кафедры в провинциальных университетах и в академии. В борьбе между русскими и немецкими врачами Боткин принимал живое участие; при этом он не следовал духу национальной вражды, а только стремился оказать поддержку врачам русского происхождения. "Вот почему, - говорит А. Н. Белоголовый, - встречая в числе его учеников исключительно русские имена, мы видим при этом, что ученики эти не были затерты, как то было с их предшественниками, а пользуются теперь независимым положением, - и все единогласно признают, что как материальным улучшением судьбы, так и нравственным подъемом своего самосознания, они обязаны в значительной мере Боткину, и как преподавателю и как энергическому защитнику их интересов".
Около 1881 г., когда осуществилась передача больничного и санитарного дела в ведение петербургского городского управления, многие из гласных думы изъявили желание видеть в своей среде С. П. Боткина. 21-го марта 1881 г. он пишет председателю комиссии общественного здравия, В. И. Лихачеву: "Долго колебался я, прежде чем решился дать согласие и не отказываться от выбора в гласные. Взять на себя еще новую обязанность при той массе занятий, которые у меня на руках, - право не легко, тем более, что не чувствуешь в себе достаточно сил, чтобы добросовестно выполнить еще новое дело. С другой же стороны совестно и уклониться от должности, в которой, может быть, принесешь какую-нибудь пользу". Избранный в гласные думы, Боткин стал членом и заместителем председателя комиссии общественного здравия. С января 1882 г. он принял горячее участие в устройстве и деятельности городской барачной больницы для заразных больных в качестве ее попечителя; она стала его любимым детищем, он не жалел времени, труда и денег, и в результате для городской больницы оказалась возможной клиническая постановка дела. В 1886 г., избранный почетным попечителем всех городских больниц и богаделен, Боткин произвел в них многочисленные коренные улучшения. Подробные указания о деятельности Боткина, как члена городского управления, находятся в докладе городского головы, Лихачева (29-го января 1890 г.). "Во все время своего почти 9-летнего пребывания в составе городского общественного управления", говорится там, "С. П. Боткин не переставал принимать самое горячее участие во всех вопросах, касающихся оздоровления столицы путем санитарных мероприятий и улучшения больничного дела, вникал в подробности вырабатывавшихся проектов новых больниц, следил за более целесообразным распределением больных, в особенности хроников, по лечебным заведениям, советуя при первой к тому возможности выделить хроников и неизлечимых в особую больницу, для чего он признавал наиболее подходящим главный корпус Петропавловской больницы". Деятельность Боткина была так благотворна для города, что после его смерти дума увековечила его память постановкой его портретов в зале думы и в 8-ми городских больницах. Кроме того, городская барачная больница названа "Боткинской".
С 1870 г. Боткин много трудился в должности почетного лейб-медика; с этого времени запас его свободного времени является уже очень ограниченным. В 1871 г. ему было поручено лечение серьезно заболевшей Государыни Марии Александровны. В последующие годы он несколько раз сопровождал Государыню за границу и на юг России, для чего ему приходилось даже прекращать лекции в академии. В 1877 г. Боткин сопровождал Императора Александра II на войну. Отправившись в мае, он возвратился в ноябре. Письма его с театра войны к его второй жене обрисовывают его деятельность на войне, склад его ума и впечатления его, как врача, горячо любящего свою родину. Кроме того они представляют драгоценный материал, освещающий многие происшествия той эпохи, состояние армии и постановку санитарного и врачебного дела на войне. После смерти Боткина эти письма были изданы и составили в высшей степени интересную книгу: "Письма из Болгарии С. П. Боткина. СПб. 1893 г.". Частная практика у Боткина стояла постоянно на втором плане. Он относился к больным, которые приходили к нему на прием или приглашали его к себе на дом, с тем же вниманием, как и к больным в клинике, но сознавал, что деятельность первого рода гораздо менее научна и менее полезна, по не зависящим от врача обстоятельствам. В клинике врач имеет возможность навещать больного ежедневно и подвергнуть его всестороннему тщательнейшему исследованию при помощи различных методов, применение которых, за очень редкими исключениями, невозможно в частной практике. Частных больных врач наблюдает лишь урывками, а при домашнем приеме к этому присоединяется крайний недостаток времени для исследования больного. Лечение частных больных происходит при недостаточно научной обстановке и т. д. Не удивительно, поэтому, что уже в 1863 г. он пишет А. Н. Белоголовому: "Три недели, как начались лекции; из всей моей деятельности это - единственное, что меня занимает и живит, остальное тянешь как лямку, прописывая массу почти ни к чему не ведущих лекарств. Это не фраза и даст тебе понять, почему практическая деятельность в моей поликлинике так тяготит меня. Имея громаднейший материал хроников, я начинаю вырабатывать грустное убеждение о бессилии наших терапевтических средств. Редкая поликлиника пройдет мимо без горькой мысли, за что я взял с большей половины народа деньги, да заставил и потратиться на одно из наших аптечных средств, которое, давши облегчение на 24 часа, ничего существенно не изменит. Прости меня за хандру, но нынче у меня был домашний прием, и я еще под свежим впечатлением этого бесплодного труда". Из этого письма видно, что у Боткина бывали приступы того душевного состояния, которое Пирогов окрестил метким словом "самоедство". Однако, частная практика, столь удручавшая Боткина, приносила очень большую пользу, хотя и не давала таких блестящих результатов, как практика клиническая. Кроме домашнего приема у Боткина была консультативная практика, которая была особенно драгоценна для больных и для врачей. На консультациях он оказывал врачам громадную помощь, решая своим авторитетным мнением многие случаи, запутанные и сложные в научном отношении. Таким образом, чрезвычайная популярность Боткина, возникла очень быстро и непрерывно увеличивалась в течение всей его деятельности. Громадное число больных стремилось вверить ему свое здоровье, и по справедливому выражению Белоголового "каждый новый пациент делался безусловным поклонником его", и "подвиги Боткина, как практического врача-гуманиста и искуснейшего борца за вверяемую ему жизнь... глубоко запечатлевались горячею благодарностью в сердцах спасенных им личностей и их родных".
Частная жизнь Боткина мирно протекала в среде его семьи. Он был семьянином в самом лучшем смысле этого слова и чрезвычайно заботился о своих близких. Любимым развлечением Боткина была игра на виолончели, которой он посвящал свои досуги и которою часто увлекался. Боткин был женат два раза. Смерть его первой жены, Анастасии Александровны, урожденной Крыловой (ум. в 1875 г.) была для него большим несчастием, но время исцелило его, и он женился вторично на Екатерине Алексеевне Мордвиновой, урожденной княжне Оболенской. Общественными удовольствиями Боткин почти не пользовался; их заменяла ему научная деятельность. Развлечением ему служили субботы, в которые у него собирались друзья и знакомые; сначала это был тесный кружок профессоров; в начале 70-х годов общество, посещавшее субботы, разрослось, и журфиксы превратились в многолюдные, шумные рауты, очень утешавшие добродушного, гостеприимного хозяина. Боткин много зарабатывал, но вовсе не был сребролюбив; жил он просто, без всяких излишеств, и если проживал почти все доходы, то этому способствовала его обширная благотворительная деятельность.
В 1872 г. Боткин был избран в звание академика; тогда же он удостоен звания почетного члена казанского и московского университетов. С тех пор выражения сочувствия со стороны общества и ученого мира часто повторялись. К концу своей деятельности он был почетным членом 35-ти русских медицинских ученых обществ и 9-ти иностранных. В 1882 г. почитатели и ученики Боткина праздновали 25-летие его ученой деятельности. Торжество происходило в зале городской думы и было замечательно по сочувствию, с которым к нему отнеслось все русское общество. Петербургская медицинская академия, все русские университеты и многие русские и иностранные медицинские общества избрали Боткина своим почетным членом. Несколько часов продолжалось чтение приветственных речей и телеграмм. Медицинская академия в своем адресе характеризовала его заслуги следующими знаменательными словами: "Сегодня исполнилось 25 лет вашей славной деятельности. Доставив вам громкую известность талантливого преподавателя, практического врача и ученого, эта деятельность оказала необыкновенно благотворное влияние на развитие и успехи медицины в нашем отечестве"... Между тем силы Боткина уже были надломлены и нуждались в отдыхе. В том же 1882 г. началась у него болезнь сердца, которой было суждено свести его в могилу. До этого года он страдал желчной коликой, которая в последние годы тревожила его меньше обыкновенного; зимой 1881-1882 г., вслед за приступом печеночной колики, развились признаки органического расстройства сердца. Жестокие боли заставили его провести в кресле 3 дня в полной неподвижности. Лечивший его в то время Нил Ив. Соколов заметил у него признаки воспаления околосердечной сумки и увеличение сердца. Начало этой болезни д-р Соколов относил к 1879 г., когда жестокая несправедливость нарушила его душевное равновесие. Оправившись от приступа сердечного заболевания, Боткин немедленно принялся за свою обычную деятельность; исполняя предписанное ему лечение, он старался избегать сидячего образа жизни, много ходил, летом занимался физическим трудом у себя в имении и в последующие года чувствовал себя хорошо. В 1886 г. он председательствовал в комиссии при медицинском совете по вопросу об улучшении санитарных условий и уменьшении смертности в России. Цель, для которой была созвана эта комиссия, оказалась совершенно недостижимою; широко взглянув на свою задачу, комиссия пришла к убеждению, что "без реорганизации администрации врачебно-санитарных учреждений не только невозможно что-нибудь сделать для улучшения санитарного положения населения, но невозможно и рассуждать о том, за полным отсутствием данных, на коих таковые рассуждения могли бы опираться". Поэтому труды комиссии не дали никаких практических результатов и вызвали сильное разочарование. В том же году у Боткина умер любимый сын, и под влиянием горя, у него возобновились приступы расстройства сердечной деятельности, которые вскоре приняли самый тяжелый характер. Боткин подозревал настоящую свою болезнь, но упорно отрицал ее и старался объяснить все признаки влиянием печеночной колики. Впоследствии, настаивая на лечении желчных камней, он говорил д-ру Белоголовому: "ведь это моя единственная зацепка; если у меня самостоятельная болезнь сердца, то ведь я пропал; если же оно функциональное, отраженное от желчного пузыря, то я могу еще выкарабкаться". Заблуждение Боткина поддерживалось тем, что наряду с расстройством сердечной деятельности у него повторялись время от времени и приступы печеночной колики. Оправившись от сердечной болезни, он снова принялся за лекции и в течение целой зимы ничего не убавил из своих обыкновенных занятий. В 1887 г. он отправился в Биарриц на морские купанья, но первое же купанье вызвало у него жестокий приступ удушья; лечение холодными душами дало гораздо более удовлетворительный результат. Осенью Боткин много работал в Париже, где французские ученые (Шарко, Жермен-Се и многие др.) устраивали ему овации и давали в честь его банкеты. Вернувшись в Петербург, он усиленно работал еще два года, в течение которых его болезнь сильно подвинулась вперед. В промежутке между этими двумя годами (осенью 1888 г.) он лечился купаньями на Принцевых островах, после чего изучал постановку медицинских учреждений в Константинополе. В августе 1889 г. он поехал в Аркашон, оттуда - в Биарриц, в Ниццу и наконец в Ментону. Припадки болезни быстро усиливались. В Ментоне он подвергнул себя молочному лечению, от которого получилось значительное улучшение. Отрицая свою основную болезнь, он продолжал лечиться, главным образом, от желчных камней. Под влиянием окружавших его врачей, он захотел выслушать свое сердце при помощи стетоскопа для самовыслушивания, но прислушавшись, поспешно удалил инструмент, говоря: "да, шумок довольно резкий!" - и больше уже не повторял этого исследования. Предвидя возможность смерти, он вызвал из Петербурга своих родных. Для лечения печеночной колики он пригласил английского хирурга Лаусона Тэта (Lawson Tait), который прославился оперативным удалением желчных камней. Хирург признал ущемление желчного камня, но отказался оперировать ввиду ослабления сердечной деятельности. После этого Боткин советовался еще с немецким терапевтом, проф. Куссмаулем, но болезнь неудержимо шла к роковому исходу, и скоро смерть, по выражению А. Н. Белоголового "унесла с земли своего непримиримого врага".
Печатные труды С. П. Боткина: 1) Образование застоя в кровеносных сосудах брыжейки лягушки от действия средних солей ("Военно-Мед. Журн.", 1858 г., ч. 73). 2) Количественное определение белка и сахара в моче посредством Пфенцке-Солейлевского поляризационного аппарата ("Моск. Мед. Газ.", 1858 г. № 13). 3) Количественное определение молочного сахара в молоке посредством Пфенцке-Солейлевского аппарата ("Моск. Мед. Газ.", 1858 г., № 19). 4) О всасывании жира в кишках. Диссертация ("Военно-Мед. Журн.", 1860 г., ч. 78, IV). 5) О физиологическом действии сернокислого атропина ("Мед. Вестник", 1861 г., № 29). 6) Ueber die Wirkung der Salze auf die circulirenden rothen Blutcörperchen ("Virch. Arch.", Bd. 15 [V], 1858, Heft І и II). 7) Zur Frage von dem Stoffwechsel der Fette im thierischen Organismus ("Virch. Arch.", Bd. 15 [V], 1858, Н. III и IV). 8) Untersuchungen über die Diffusion organischer Stoffe (3 статьи) ("Virch. Arch"., Bd. 20 (X), 1861, Н. І и II). 9) Реферат об успехах частной патологии и терапии в 1861-62 гг. ("Военно-Мед. Журн.", 1863 и 1864 г.). 10) Случай тромбоза воротной вены ("Мед. Вестник", 1863 г., № 37 и 38). 11) Предварительное сообщение об эпидемии возвратной горячки в Петербурге ("Мед. Вестник", 1864 г., № 46). 12) К этиологии возвр. горячки в Петербурге ("Мед. Вестник", 1865 г., № 1). 13) Ans St.-Petersburg ("Wien. Wochenblatt ", № 22, 1865). 14) Курс клиники внутренних болезней. Вып. І - 1867 г., II - 1868 г., вып. ІII - 1875 г. 15) Предварительное сообщение по поводу настоящей эпидемии холеры ("Эпидем. Листок", 1871 г., № 3, прил.). 16) Архив клиники внутренних болезней, 13 томов, 1869-1889 г. 17) "Еженедельная клиническая газета", с 1881 г. 18) Аускультативные явления при сужении левого венозного отверстия и проч. ("St.-Petersb. med. Wochenschrift", 1880 г., № 9). 19) Клинические лекции (3 выпуска). 20) Общие основы клинической медицины (С.-Петербург, 1887 г.). 21) Из первой клинической лекции ("Мед. Вестник", 1862 г., № 41). 22) Речь по поводу избрания в председатели Общ. Русских Врачей (Труды Общества, 1878 г.). 23) Известие о чуме в Астраханской губ. (там же, 1878 г.). 24) Некролог Н. М. Якубовича (там же, 1878 г.). 25) Речь по поводу 50-летнего юбилея Пирогова (там же, 1880 г.). 26) Речь по поводу статьи в Арх. Пфлюгера прив.-доц. Тупоумова (там же, 1881 г.). 27) Речь по поводу кончины Н. Ив. Пирогова (там же, 1881 г.). 28) По поводу болезни Ив. С. Тургенева (там же). 29) Речь по случаю юбилея Р. Вирхова ("Ежен. Клин. Газ.", 1881 г., № 31). 30) Некролог Н. Ал. Бубнова ("Новое Время", 1885 г., № 3168). 31) Некролог Як. Ал. Чистовича ("Ежен. Клин. Газ.", 1885 г., № 31). 32) Письмо по поводу кончины проф. А. П. Бородина (там же, 1887 г., № 8). 33) Речь о французских клиниках (Труды Общ. Рус. Врачей, 1887 г.). 34) Речь по поводу посещения Константинополя (там же, 1888 г.). 35) Письма из Болгарии 1877 г. (СПб., 1893 г.).
В. Н. Сиротинин, "С. П. Боткин", биография при курсе клиники внутренних болезней, изд. 1899 г., СПб. - Н. А. Белоголовый, "С. П. Боткин", СПб., 1892 г. - Его же, "Воспоминания", Москва, 1898 г. - А. И. Куценко, "Исторический очерк каф. акад. терапевт. клиники Имп. Военно-Мед. Академии", 1810-1898 гг., дисс., СПб., 1898 г. - "Письма из Болгарии С. П. Боткина.", СПб., 1893 г. - В. Верекундов, "Исторический очерк каф. диагност. и общ. терапии", дисс., СПб., 1898 г. - Протоколы конференции Имп. Военно-Мед. Академии за различные года. - Рукописные дела Академии. - Змеев, "Былое врачебной России", 1890 г., статья М. Г. Соколова. - Различные сочинения С. П. Боткина.
Н. Кульбин.
{Половцов}
Боткин, Сергей Петрович
Брат Василия и Михаила Петровичей Б., знаменитый клиницист и общественный деятель; родился в 1832 в Москве. Отец и дед его - известные чайные торговцы. Первоначальное образование получил в пансионе Эннеса. Благодаря влиянию людей, принадлежащих к известному кружку Станкевича, С. П. решился поступить в Московский университет, но тут оказалось препятствие - прием на все факультеты в конце 40-х гг. был крайне ограничен; неограниченный прием оказался па одном медицинском факультете и С. П., против воли, должен был туда поступить в 1850 году. В 1855 г., в самый разгар Севастопольской кампании, С. П. окончил курс и немедленно был послан на счет великой княгини Елены Павловны на театр военных действий, где работал в Бахчисарайском лазарете великой княгини, под руководством Н. И. Пирогова. По окончании войны, заслужив весьма лестный отзыв от Пирогова, С. П. отправился за границу для усовершенствования. Он работал за границей во всех лучших клиниках и лабораториях: в Париже - у Клод-Бернара, в Берлине в клиниках у знаменитого проф. Траубе, в Патолого-анатомическом институте Вирхова и в лаборатории Hoppe-Seyler"a. Вернувшись, Б. был приглашен президентом Медико-хирургической академии, Дубовицким, в качестве адъюнкта к проф. Шипулинскому. В следующем году С. П. заместил проф. Шипулинского, будучи назначен ординарным профессором Терапевтической клиники баронета Вилье. Как ученый, С. П. приобрел себе почетное и выдающееся имя в литературе, не только русской, но и заграничной. С. П. выпало редкое счастье выступить на поприще общественной деятельности в один из лучших моментов исторической жизни России, после Крымской кампании, когда все сферы общественной жизни были охвачены лихорадочною деятельностью, когда новые веяния внесли стремление к переустройству всего общественного и государственного быта. То же веяние, то же обновление коснулось тогда и Медико-хирургической академии. С. П. первый создал Клинику на европейских началах. Он ввел в нее новейшие методы исследования, так называемый клинический разбор больных. Кроме клиники, С. П. считал весьма важным для успехов преподавания посмертное подтверждение диагнозов; с этой целью ни один случай не проходил без вскрытия и слушатели имели возможность убеждаться, насколько патолого-анатомические изменения соответствовали прижизненному распознаванию. В то же время в лаборатории Клиники под руководством С. П. работала всегда масса молодых людей по различным вопросам научной и практической медицины. С. П. создал целую школу учеников, из которых более 20 человек занимали и занимают по настоящее время кафедры по частной патологии и терапии в различных университетах России. Из них многие приобрели известность, как, напр., покойный проф. Кошлаков, проф. В. А. Манассеин, Полотебнов, Стольников и многие другие.
В начале 60-х годов С. П. был назначен совещательным членом медицинского совета министерства внутренних дел и военно-медицинского ученого комитета, с 1873 г. почетным лейб-медиком. Тогда же он был избран председателем общества русских врачей в С.-Петербурге. Чрезвычайно плодотворна была деятельность С. П. в общественных учреждениях, в качестве гласного городской думы. Со времени перехода больниц в ведение города, С. П. постоянно работал во вновь учрежденных санитарной и больничной комиссиях. По его инициативе и указаниям, город энергично взялся за улучшение содержании больниц и приступил к устройству новых - общины св. Георгия и Александровской барачной больницы. Кроме того, им же было обращено внимание на недостаточность врачебной помощи среди неимущего класса столичного населения; городская дума, по его предложению, устроила Институт думских врачей, так успешно функционирующий и по настоящее время; по его же инициативе было приступлено к разработке данных о призреваемых городскими богадельнями. Исследование это было предпринято частью с практическою целью определения числа лиц, составляющих население богаделен, нуждающихся во врачебной помощи, частью с научной - собрания материала для изучения недостаточно разработанного вопроса о старости. исследование это, сделанное д-ром А. А. Кадьяном, вышло уже после смерти С. П. Боткина ("Население С.-Петербургских градских богаделен" А. А. Кадьяна).
В 1886 г. С. П. был назначен председателем комиссии по вопросу об оздоровлении России. Комиссия эта собрала драгоценный материал по вопросу о санитарном состоянии нашего обширного отечества; но, к сожалению, работа комиссии, за смертью председателя, временно прекращена. С. П. весьма сочувственно относился и к вопросу о женских врачебных курсах; хотя он на них лично не преподавал, но принимал близко к сердцу судьбу преждевременно окончивших свое существование курсов и энергично хлопотал об учреждении их вновь при одной из городских больниц. В пользу Женских врачебных курсов С. П. оставил капитал покойного Кондратьева, передавшего С. П. 20 тысяч рублей для какой-либо благотворительной цели. С. П. Боткин скончался 12 декабря 1889 года в Ментоне от болезни печени, осложнившейся болезнью сердца. Все сословия и учреждения, среди которых работал знаменитый клиницист, постарались увековечить память о почившем. Так, городская дума назвала Александровскую барачную больницу именем Боткина, выставила портрет Б. во всех городских больницах и богадельнях и учреждает несколько начальных школ его имени. Общество русских врачей открыло подписку для устройства "Боткинского дома призрения для неимущих врачей, их вдов и сирот". Кроме того, учрежден капитал имени Боткина на премии за лучшие сочинения по терапии. "Еженедельная клиническая газета", издававшаяся знаменитым клиницистом, превращена в "Больничную газету Боткина". Кроме того, обществом русских врачей образован фонд для выдачи премии в память 25-летнего юбилея Боткина, и многими бывшими пациентками собран капитал на стипендию имени С. П. в одном из женских учебных заведений. С. П. Боткин состоял членом Венской академии наук, многих заграничных ученых обществ, членом-корреспондентом общества внутренней медицины в Берлине и почетным членом почти всех университетов и ученых обществ России.
Печатные труды Боткина: "Застой, образовавшийся в кровеносных сосудах брыжейки лягушки, от действия средних солей" ("Военно-медиц. журн." 1853); "Количественное определение белка и сахара в моче посредством поляризационного аппарата" ("Московск. медиц. газ.", 1858, № 13); то же "Определение молочного сахара" ("Моск. мед. газ.", 1882, № 19); "О всасывании жира в кишках" ("Воен.-мед. жур.", 1860); "О физиологическом действии серно-кислого атропина" ("Мед. Вестн." 1861 г., № 29); "Ueber die Wirkung der Salze auf dio circulirenden rothen Blutkörperchen" ("Архив Вирхова", XV, 173, 1858); "Zur Frage von dem Stofwechsel der Fette in thierischen Organismen" ("Архив Вирхова", XV, 380); "Untersuchungen über die Diffusion organischer Stoffe: 1) Diffusionsverhältnisse der rothen Blutkörperchen ausserhalb des Organismus" ("Архив Вирхова", XX, 26); 2) "Ueber die Eigenthümlichkeiten des Gallenpigment hinsichtlich der Diffusion" ("Архив Вирхова", XX, 37) и 3) "Zur Frage des endosmotischen Verhalten des Eiweis" (там же, XX, № 39); "Случай тромбоза воротной вены" ("Мед. вестн.", 1863 г. 37 и 38); "Предварительное сообщение об эпидемии возвратной горячки в Петербурге" ("Мед. Вест.", 1864, № 46); "К этиологии возвратной горячки в Петербурге ("Мед. В.", 1865, № 1); "Курс клиники внутренних болезней" (вып. 1-1867 г.; вып. 2-й - 1868 г. и вып. 3-й - 1875 г.); "Предварительное сообщение по поводу эпидемии холеры" (приложение к № 3 "Эпидемиологич. листка" за 1871 г.); "Архив клиники внутренних болезней" (7 т., с 1869 по 1881 г.); "Клинические лекции", 3 выпуска; с 1881 г. издавалась под его редакцией "Еженедельная клиническая газета".
{Брокгауз}
Боткин, Сергей Петрович
Знаменитый русский врач и профессор В.-Медиц. академии (1832-89). Помимо клинич. и практич. деят-ности, Б. два раза работал на театре в. действий: 1-й раз в Севастополе в 1855 г., тотчас по окончании Моск. унив-та, в отряде Пирогова; 2-й раз - в 1877 г. в качестве лб.-мед. имп. Александра II. В своих воспоминаниях о севаст. деят-ности и письмах о Болгарии Б. рисуется горячим патриотом широко понимавшим нужды воен.-санит дела и искренне скорбевшим о его плачевном состоянии. (С . П . Боткин , Письма из Болгарии [к жене] 1877 г., СПб., 1893 г.; Н . А Белоголовый , С. П. Боткин, СПб., 1892 г, И . Кульбин , Боткин).
{Воен. энц.}
Боткин, Сергей Петрович
(1832-1889) - выдающийся клиницист в области внутренних болезней. Род. в Москве. В 1850 поступил на медицинский факультет Московского ун-та. Наибольшее влияние на Б. в университете оказал профессор Ф. Иноземцев, привлекавший молодежь своим критическим отношением к медицинским теориям, считавшимся тогда непоколебимыми. По окончании ун-та (в 1855) Б. короткое время пробыл на войне, работая в Симферополе. Вскоре после того Б. уехал за границу, где до 1860 работал под руководством крупнейших представителей медицинской мысли того времени - Вирхова, Людвига, Клода Бернара, Гоппе Зейлера, Траубе и др. В 1860 Б. был приглашен Петербургской медико-хирургической академией (впоследствии Военно-медицинская академия) на должность адъюнкта терапевтической клиники; по защите докторской диссертации "О всасывании жиров в кишечнике" перешел в 1862 на должность профессора той же клиники. Здесь он и работал до конца жизни. С самого начала своей деятельности Б. с жаром отдался переустройству клиники по западноевропейскому типу: устроил первую в России клиническую лабораторию, открыл также впервые клинический амбулаторный прием больных и создал из своей клиники центр научной работы, собирая вокруг себя молодых врачей, из которых многие впоследствии стали первоклассными учеными (Н. А. Виноградов, В. А. Манассеин, Ю. П. Чудновский, И. П. Павлов, М. В. Яновский, Н. Я. Чистович, M. M. Волков и др.). В своей научно-исследовательской и педагогической деятельности Б. проводил идеи, воспринятые им от его западноевропейских учителей, гл. обр., от Вирхова и Клода Бернара. Подобно им, он противопоставлял естественно-научное изучение больного как отвлеченным, не основанным на эксперименте, теориям, так и грубому эмпиризму своих предшественников и многих современников. - В течение всей своей жизни Б. проводил взгляд на практическую медицину как на естественную науку: "Приемы, употребляемые в практике исследования, наблюдения и лечения больного, должны быть приемами естествоиспытателя, основывающего свое заключение на возможно большем количестве строго и научно наблюдаемых фактов" (1862, вступительная лекция). И уже под конец жизни (1886) он снова говорит: "Знание физики, химии, естественных наук, при возможно широком общем образовании, составляет наилучшую подготовительную школу в изучении научной практической медицины". Поэтому для Б. "уменье применять естествоведение к отдельным случаям и составляет собственно искусство лечить". Главнейшая заслуга Б. состоит в том, что он впервые в истории рус. медицины отчетливо определил естественно-научные основы клинической медицины. В этом именно направлении развивалась научная деятельность Б. и его школы. Общественной деятельностью Б. занимался мало, и только к концу жизни он отдал ей некоторую дань. Будучи в 1881-89 гласным Петербургской городской думы, он в качестве попечителя городских больниц, принимал участие в работах по их устройству и улучшению, применяя свой клинический опыт. В 1886 Б. был назначен председателем образованной при Медицинском совете правительственной комиссии по улучшению санитарного состояния и уменьшению смертности в России, но в этой роли ничем себя не проявил. Круг вопросов клиники внутренних болезней, разрабатывавшихся Б., очень обширен, но особенно значительны и в научном отношении интересны его теории в области желчно-каменной болезни, катаральной желтухи, брюшного тифа, болезней сердца и расстройств кровообращения. Литературное наследство Б. невелико по объему и состоит, кроме немногочисленных журнальных статей, в его классическом "Курсе клиники внутренних болезней" (3 тома, изд. 1867-75), "Клинических лекциях" и содержащих изложение основных его воззрений "Общих основаниях клинической медицины". Б. был также основателем, редактором и деятельным сотрудником двух оставивших глубокий след в рус. медицинской литературе периодических изданий: "Архив Клиники внутренних болезней проф. Боткина" (с 1862) и "Еженедельная Клиническая Газета" (с 1881), в которых печатались лучшие работы учеников его школы. Общественные взгляды Б. не отличались определенностью, и, напр., в таком историческом документе, как "Письма из Болгарии" (1877), он не идет дальше бледной и случайной критики отдельных проявлений тогдашней военной действительности.
Лит.: Белоголовый, Н. А., С. П. Боткин. Его жизнь и медицинская деятельность, Москва, 1892; его же, Воспоминания и статьи, Москва, 1898; Сиротинин, В. Н., С. П. Боткин (биографический очерк в приложении к I части "Курса клиники внутренних болезней" С. П. Боткина, 3-е издание, 1912).
З. Соловьев.
Боткин, Сергей Петрович
(5 сент. 1832 - 12 дек. 1889) - рус. врач-терапевт, ученый-материалист, основоположник физиологич. направления в клинич. медицине, крупный общественный деятель. Родился в Москве в купеческой семье. В юности Б. познакомился со взглядами философского кружка Н. В. Станкевича - А. И. Герцена - В. Г. Белинского, собиравшегося в доме Боткиных.
В 1855 Б. окончил мед. фак-т Моск. ун-та; с отрядом Н. И. Пирогова принимал участие в Крымской кампании, исполняя обязанности ординатора Симферопольского военного госпиталя. В 1856-60 был в заграничной командировке. В 1860 защитил в Петербурге при Медико-хирургич. академии докторскую дисс. "О всасывании жира в кишках" и в 1861 был избран профессором кафедры академической терапевтической клиники.
Б. первым в России создал в 1860-61 при своей клинике экспериментальную лабораторию, где производил физич. и химич. анализы и исследовал физиологич. и фармакологич. действие лекарственных веществ. Б. изучал также вопросы физиологии и патологии организма, искусственно воспроизводил на животных различные патологич. процессы (аневризму аорты, нефрит, трофич. расстройства кожи) с целью раскрыть их закономерности. Вместе с тем он подчеркивал, что клиницист может только до известной степени переносить на человека данные, получаемые в результате опыта на животных. Исследования, проведенные в лаборатории Б., положили начало экспериментальной фармакологии, терапии и патологии в рус. медицине. Эта лаборатория была зародышем крупнейшего н.-и. мед. учреждения - Ин-та экспериментальной медицины. Свои взгляды по вопросам медицины Б. изложил в 3 выпусках "Курса клиники внутренних болезней" (1867, 1868, 1875) и в 35 лекциях, записанных и изданных его учениками ("Клинические лекции проф. С. П. Боткина", 3 вып., 1885-91). Б. был истинным новатором, совершившим переворот в мед. науке, творцом естественно-историч. и патогенетич. метода в диагностике и в лечении. Он является основоположником научной клинич. медицины.
В своих воззрениях Б. исходил из материалистич. понимания организма как целого, находящегося в неразрывном единстве и связи с окружающей его средой. Эта связь, прежде всего, выражается в форме обмена веществ между организмом и средой,
в форме приспособления организма к среде. Благодаря обмену организм живет и сохраняет известную самостоятельность по отношению к среде, благодаря процессу приспособления организм вырабатывает в себе новые свойства, к-рые, закрепляясь, передаются по наследству. Также материалистически Б. разрешал проблему происхождения болезней, неразрывно связывая их с причиной, к-рая всегда обусловливается исключительно внешней средой, действующей непосредственно на организм или через его предков. Центральным ядром клинич. концепции Б. является учение о внутренних механизмах развертывания патологич. процесса в организме (учение о патогенезе). Критикуя односторонние концепции в патологии, Б. доказывал, что одна из них, т. н. гуморальная теория медицины, с ее учением о расстройстве движения и соотношения "соков" в организме, совсем не разрешала проблемы патогенеза. Другая же, целлюлярная теория, объясняла лишь два частных случая патогенеза: распространение болезнетворного начала путем непосредственного перехода его с одной клетки на другую, per continuitatem, и распространение путем переноса его кровью или лимфой. Б. дал более глубокую теорию патогенеза. Одностороннему учению Р. Вирхова об организме как "федерации" клеточных государств, не связанных с деятельностью нервной системы и средой, Б. противопоставил учение об организме как о едином целом, управляемом нервной системой и существующем в тесной связи с внешней средой. Б. исходил из учения И. М. Сеченова о том, что анатомо-физиологич. субстратом всех актов человеч. деятельности является механизм рефлекса. Развивая эту теорию, он выдвинул положение, что и патологич. процессы внутри организма развиваются по рефлекторным нервным путям. Т. к. в рефлекторном акте главным членом является тот или иной узел центральной нервной системы, то Б. большое внимание уделял исследованию различных центров головного мозга. Он экспериментально открыл центр потоотделения, центр рефлекторных воздействий на селезенку (1875) и высказал предположение о существовании центров лимфообращения и кроветворения. Показал значение всех этих центров в развитии соответствующих заболеваний и тем доказал правоту неврогенной теории патогенеза. Исходя из этой теории патогенеза он начал строить и новую теорию лечения (воздействие на течение болезни через нервные центры), но не успел развить ее до конца.
Неврогенная теория патогенеза Б. ставит в поле зрения врача не только одни анатомич., но гл. обр. физиологич. или функциональные (через нервную систему) связи организма и, следовательно, обязывает врача рассматривать организм в целом, ставить диагностику не только болезни, но и "диагностику больного", . лечить не только болезни, но и больного в целом. В этом коренное отличие клиники Б. от клиник гуморальной и целлюлярной школы. Развивая все эти идеи, Б. создал новое направление в медицине, охарактеризованное И. П. Павловым как направление нервизма.
Б. принадлежит большое число выдающихся открытий в области медицины. Он первым высказал мысль о специфичности строения белка в различных органах; первым (1883) указал, что катаральная желтуха, к-рую Вирхов трактовал как "механическую", относится к инфекционным заболеваниям; в настоящее время болезнь эта именуется "болезнью Боткина". Установил также инфекционный характер геморрагич. желтухи, описанной А. Вейлем. Это заболевание называется "желтухой Боткина - Вейля". Блестяще разработал диагностику и клинику опущенной и "блуждающей" почки.
Б. издавал "Архив клиники внутренних болезней проф. С. П. Боткина" (1869-89) и "Еженедельную клиническую газету" (1881-89), переименованную с 1890 в "Больничную газету Боткина". В этих изданиях печатались научные труды его учеников, среди к-рых были И. П. Павлов, А. Г. Полотебнов, В. А. Манассеин и многие др. выдающиеся рус. врачи и ученые.
Свою научную деятельность Б. тесно связывал с общественной. В 1861 открыл при своей клинике бесплатную амбулаторию - первую в историй клинич. лечения больных. В 1878, будучи председателем Об-ва рус. врачей в Петербурге, добился постройки обществом бесплатной больницы, к-рая была открыта в 1880 (Александровская барачная больница, ныне больница им. С. П. Боткина). Инициатива Б. была подхвачена, и в др. крупных городах России стали сооружаться на средства мед. об-в бесплатные больницы. При его деятельном участии в 1872 были открыты в Петербурге женские врачебные курсы - первая в мире высшая мед. школа для женщин. Передовым врачом проявил себя Б. во время русско-турецкой войны 1877-78. Будучи лейб-медиком Александра II, он по существу взял на себя обязанности главного терапевта армии: добился профилактич. хинизации войск, боролся за улучшение питания солдат, делал обходы госпиталей, давал консультации.
С 1881 В., будучи гласным Петербург. городской думы и зам. пред. думской комиссии общественного здравия, положил начало организации санитарного дела в Петербурге, ввел институт санитарных врачей, положил начало бесплатной помощи на дому, организовал институт "думских" врачей; создал институт школьно-санитарных врачей, "Совет главных врачей петербургских больниц". Б. был пред. правительственной комиссии по разработке мероприятий по улучшению санитарного состояния страны и снижению смертности в России (1886). Царское правительство подозрительно относилось к общественной деятельности Б. В 1862 он подвергся обыску и допросу в связи с посещением им в Лондоне А. И. Герцена. В 70-х гг. стоял вопрос об удалении Б. (вместе с И. М. Сеченовым) из Медико-хирургич. академии.
Соч.: Курс клиники внутренних болезней и клинические лекции, т. 1-2, М., 1950.
Лит.: Павлов И. П., Современное объединение в эксперименте главнейших сторон медицины на примере пищеварения, в его кн.: Полное собрание сочинений, т. 2, кн. 2, 2 изд., М.-Л., 1951; его же, О взаимном отношении физиологии и медицины в вопросах пищеварения, ч. 1-2, там же, т. 2, кн. 1, 2 изд., М.-Л., 1951; Белоголовый Н. А., Из моих воспоминаний о Сергее Петровиче Боткине, в кн.: Белоголовый Н. А., Воспоминания и другие статьи, М., 1897; его же, СП. Боткин, его жизнь и врачебная деятельность, СПб, 1892; Бородулин Ф. Р., С. П. Боткин и неврогенная теория медицины, 2 изд., М., 1953; Фарбер В. В., Сергей Петрович Боткин (1832- 1889), Л., 1948 (имеется библиография работ Б. и литература о нем).
Иллюстрированный энциклопедический словарь
Боткин, Сергей Петрович, брат предыдущих, знаменитый клиницист и общественный деятель (1832 1889). Отец и дед его известные чайные торговцы. Первоначальное образование получил в московском пансионе Эннеса. Под влиянием людей, принадлежавших к… … Биографический словарь
Русский врач терапевт, основоположник физиологического направления в клинической медицине, общественный деятель. Родился в семье крупного чаеторговца. Большое влияние на Б. имели его брат В. П.… … Большая советская энциклопедия
- (1832 89) российский терапевт, один из основоположников клиники внутренних болезней как научной дисциплины в России, основатель крупнейшей школы русских клиницистов. Брат В. П. и М. П. Боткиных. В 1860 61 организовал клинико экспериментальную… … Большой Энциклопедический словарь
- (1832 1889), врач и общественный деятель, один из основоположников терапии как научной дисциплины в России, создатель крупнейшей школы клиницистов. Окончил Московский университет (1855). В Петербурге с 1860. С 1861 профессор МХА (с 1881… … Санкт-Петербург (энциклопедия)
Памятник на Боткинской улице (Санкт Петербург) Сергей Петрович Боткин (5 (17) сентября 1832, Москва 12 (24) декабря 1889, Ментона) русский врач терапевт и общественный деятель. Профессор Медико хирургической академии (с 1861 года). Участник… … Википедия
- (1832 1889), терапевт, один из основоположников отечественной клиники внутренних болезней как научной дисциплины, основатель крупнейшей школы русских клиницистов. Брат В. П. и М. П. Боткиных. В 1860 61 организовал клинико экспериментальную… … Энциклопедический словарь, В. Т. Ивашкин, О. М. Драпкина. Представляемая читателям книга содержит клинические наблюдения, которыми богата современная терапевтическая клиника и в частности клиника пропедевтики внутренних болезней первого МГМУ им. И.…
