2. ДУГИН И КУРЕХИН
СЖ: Вот смотри, что получается - если ты просто осознаешь себя контрой и не можешь вписаться в систему - это одно дело. А когда к тебе приклеивают ярлычок "контра" - это уже другое дело. Это уже социальные последствия имеет. У нас ведь все происходит через назначения. Назначат тебя бомжом - и все. Ярлыка этого не хочется.
ЕЛ: А этого и не получится - потому что состав у нас будет очень странный. Хотелось бы собрать очень разных людей. Например, с Сойбельманом поиграть.
СЖ: Такой европейский путь, типа "Роберт Фрипп встречается с Брайаном Ино"? Получится, что это уже не группа, а большие продюсерские центры, которые мутят новые проекты. Да, это тоже мысль. Хорошо, плодотворно. У нас в "ДК" так всегда и было. Приходят самые разные люди - и с ними возникает новое звучание при той же идейной базе. Михайлов это хорошо определил: "люди собственного мифа". Приходит человек со своим мифом - и складывает его в общую копилку.
ЕЛ: Когда ты только своими силами очень долго что-то делаешь, это выливается в бесконечные сольники. Как будто в зеркало постоянно смотришь - становится просто невозможно. Мне сейчас интереснее чужие вещи делать - советские песни или даже на английском языке что-нибудь. Это будет очень неожиданно. А советские песни мы уже пишем, альбом наполовину записали. Здесь есть некоторая периодичность: снова становится востребовано то, что уже было раньше. Панк тоже можно играть с изрядным перерывом.
СЖ: Это уже такой постпанк, неопанк. Потому что в чистом виде...
ЕЛ: В чистом виде - это очень тяжело. Это требует очень интенсивных затрат энергии - как там у Таривердиева: "Здоровье - оно не вечно". Мне сейчас гораздо больше нравится в студии работать -ленту клеить, а не концерты давать. Вообще у всех, кто с 80-х годов долго и много работал, сейчас очень усталый вид. Шевчук, Фирсов...
СЖ: Наверное, усталость идет от того, что надежды не оправдались. Кто-то свернул в попсу, там деньги неплохие, у всех дети-семьи, и пошло-поехало.
ЕЛ: И очень много людей перемерло за последнее десятилетие. У меня полсостава перемерло по разным причинам. Кто с собой покончил, кто - по чисто физическим причинам. В Тюмени такая же ситуация...
СЛ: Тут, кстати, звонили из "Комсомольской правды" - хотят о Курехине поговорить. Я им сказал, что о последних месяцах его жизни ты им лучше расскажешь.
ЕЛ: Это будет для Дугина очень обидно, если я о Курехине стану говорить.
СЛ: Я уже рассказал о Дугине обидное - что Курехин на него сильно влиял. До такой степени, что когда Курехин стал мне его представлять, я Дугина не узнал. И он мне говорит: "Сережа, ты что? Это же я, Саша!" То есть, Курехин настолько его изменил, что я его не узнал - и стал с ним знакомиться.
ЕЛ: Такое ощущение, что он ему просто крышу свернул.
СЛ: Ведь для Курехина национал-большевизм - это был просто очередной "Ленин-гриб".
СЖ: Ха-ха! Ведь в этой истории он всю мою вторую часть опустил, про дельфинов. Ведь как было дело: мы с ним встретились и стали говорить о фольклоре, о русских песнях. И я ему говорю: вот почему все наши песни ассоциируются с растениями - "Как бы мне, рябинке, к дубу перебраться", "Ой ты, рожь, хорошо живешь"... Значит, лидер - вождь такого народа - должен быть чуть-чуть выше, чем растение. А кто у нас выше, чем растение? Он мне отвечает: Гриб! Я ему дальше: а вот у немцев - тотемные животные - волки, вервольфы. Значит, у них кто должен быть вождь? Дельфин! Он же выше! Стало быть, если Ленин - гриб, то Гитлер - дельфин! И вот, всю эту вторую часть Курехин, гад, не озвучил.
СЛ: Вот-вот, когда "Комсомольская правда" стала меня спрашивать про курехинский национал-большевизм, я им ответил, что это была попытка имитировать Жарикова. Потому что Жариков - это Жириновский, а Курехин - это Дугин-Лимонов. Это была попытка догнать уходящий поезд. Потому что Курехин - как, кстати, и Гребенщиков - всегда завидовали "ДК". Курехин меня постоянно расспрашивал про концептуалистов - у него всегда была к ним страшная зависть. Но он хотя бы относился к этим делам адекватно. А эти-то козлы вообще воспринимали все впрямую! Их можно было разыгрывать! Ну почему, спрашивается, Дугин пытался баллотироваться от Питера, где его никто не знает, от демократического города? Выдвинул там свою кандидатуру - и проиграл все! В Москве у него еще могло что-то получиться. А здесь - никто тебя не знает, город собчаковский, бесполезняк полный. И тем не менее, Курехин его развел.
СЖ: Ты заметил самую важную вещь: они все понимают буквально. Даже Жириновский...
ЕЛ: Вот как-то раз Дугин пошел на телевидение. К Белле Курковой. Встал перед зеркалом, галстук надел, пиджак депутатский, все дела, солидного такого дал. И так повернется, и сяк... И спрашивает с волнением: "Егор, похож я на Зюганова?" Я говорю: "Похож". Он еще так посмотрел, посмотрел в зеркало и говорит с досадой: "Тьфу, нет, не похож".
СЖ: Черт побери!
ЕЛ: А еще была история: жили мы как-то у Курехина - Дугин, я и Нюрыч. Мы просыпаемся, я открываю форточку, Дугин задумчиво лежит на кровати, спрашивает: "А вот где у нас Омск находится?" Я говорю: "Ну, где: на югах Сибири. Рядом с Казахстаном". - "Казахстан рядом у вас? А что если казахи ветер отравили? Они же могут ветер отравить! Ну-ка, срочно форточку закрой: ветер отравленный!" Причем, на полном серьезе: испугался страшно, начал по комнате ходить. "Казахи, блин, ветер отравили - как же я пойду? Так оно и есть, точно. Я знаю, у них есть камышовые люди. У них есть озеро Балхаш, и там в больших количествах растет тростник, камыш. И там живут тростниковые, камышовые люди, которые никогда не высовываются, только через трубочку дышат". Потом еще подумал, подумал и говорит: "А посередине Балхаша есть огромный остров, где живет гигантский, исполинский кот, которому все они поклоняются". Это курехинские дела, однозначно. Откуда ему еще такое взять? Говорит: "Блин, камышовые люди кругом, что же делать? Они же нашествие могут устроить! Это ведь все - нам тогда конец! Если камышовые люди вылезут - и на нас полезут со своим котом! А кот огромный, три метра ростом!"
СЖ: Дугин, конечно, талантливый человек, только ему чувства стиля не хватает. Он не ловит стилистических переворотов, инверсий.
ЕЛ: Он серьезно все воспринимал, потому что Курехин все на полном серьезе делал. Курехин вообще под конец очень странный стал - и очень злой. От него такая ярость шла! Про него тогда в какой-то питерской газете - кажется, в "Смене" - напечатали совершенно обсирательскую статью. Обгадили с ног до головы. Писали, что никакой он не талант, что все НБП вместе с Курехиным - это какие-то фашисты, идиоты. На них даже в суд хотели подавать. И в этот момент я, Дугин и Курехин там случайно встретились и решили отметить эту встречу. Пошли в гости к какому-то профессору математики - или философии, не помню уже. И только стали в метро спускаться, как вдруг видим этого журналиста, который статью написал. Он тут же был принародно избиваем: Дугин подошел и пнул его ногой по заднице. Этот журналист завизжал, как свинья, и побежал в милицию жаловаться. Всех нас в итоге забрали менты. А когда они узнали, кто мы такие, сразу закричали: "Где этот журналист?! Давайте его догоним и еще дадим!" Вот такая история. А потом Дугин выпил малость, и у него опять пошла эта курехинская гомозня. Начал говорить, что из галактики на нас летит огромная плазма. Эта плазма приближается, и скоро нам конец -буквально через год, что ли. Я говорю: "Ну да, конечно, Ленин-гриб". Он ужасно обиделся, чуть до драки не дошло.
СЖ: Курехин с Дугиным увлекались конспирологией и всегда мечтали находиться, так сказать, "в центре циклона". Розенкрейцеры там, все дела. Но странно не это - странно то, что они вели себя, грубо говоря, обратно тому, чему их учили. Ведь если взять традиции орденов, масонства, то там же свои на своих и пишут всякие гадости. А твоя задача - этот текст распознать: ведь таким образом проверяется твоя грамотность, твой экзистенциальный уровень, умение понимать смыслы. Кстати, заметь, что трехметровый кот более реален, чем, например, "Республика Казахстан".
ЕЛ: У тебя в "Атаке" все так и проведено. То Гитлер плохой, то хороший. То он масон, то он гений...
СЖ: Ну, "Атака" - это же супержурнал. Это умение жонглировать планами - собственно говоря, то самое и есть, ради чего люди проходят все эти ступеньки. Тебе нечто написали, а ты все это переверни - информация не имеет знака ровно настолько, насколько не имеет гласных священный текст. Я уверен, что Курехин именно за этим и ездил в Европу -за посвящением. К Кристиану Буше, редактору журнала "Vouloir". И не только к нему. Он хотел научиться понимать эти вещи. Но это очень больно. Вот, ему там и объяснили, наверное... На самом деле, это вопрос уровня понимания. Человек, который понимает больше, сам того не хотя, начинает манипулировать теми, кто понимает меньше. Отсюда и идея масонского заговора: тот, кто понимает больше, просто не может это не использовать. Так уж жизнь устроена. Люди с трудом могут поверить в то, что есть вещи более реальные, чем тот сон, который они смотрят ежедневно и называют "жизнью".
ЕЛ: До Курехина Дугин был не такой. Лет пять назад это был жизнерадостный, веселейший человек. А потом его стало люто разбирать зло. НБП он защищал смертельно - когда я сказал, что это комическая партия. И даже не партия, а просто тусня.
СЖ: Правильно, ведь розенкрейцерство построено на идее числа "три", то есть - парадокса. НБП была, конечно, комической партией, но она все-таки так или иначе продолжала левый вектор...
ЕЛ: Насколько я понимаю, это свойство любой маленькой партии - особенно, националистической. Да ведь это мы с Лимоновым и организовали НБП! У меня до сих пор членский билет под номером 4 в столе валяется! Я даже время от времени говорю, что я - лимоновец, и билетом этим потрясаю...
СЛ: А у Лимонова - первый?
ЕЛ: Нет, первый - у Сталина... О! Так я теперь, значит, второй по значимости в партии получаюсь?! Дугин-то из партии вышел! Значит, я - партайгеноссе, или как это там называется...
СЖ: Пора вам чистку устраивать.
СЛ: У меня есть один приятель, который организовал партию межгалактического разума. У них программная цель - установление связи с другими цивилизациями. И вот теперь они под это дело должны получить у Лужкова помещение под офис, денег на партийное строительство...
ЕЛ: А партия пенсионеров - это кто такие? Или партия инвалидов?
СЛ: А у даунов случайно нет партии? Интересная была бы партия, с обширным электоратом. А зрелище какое! Пригласили бы Бьорк на учредительный съезд - у нее же абсолютно даунская физиономия. Кино я с ней смотрел - у нее и психика такая же...
ЕЛ: Во всяком случае, НБП была менее закрытой организацией, чем, скажем, РНЕ - которая сама, скорее, эдакий орден...
СЖ: Здесь надо смотреть, прежде всего, на звание куратора. Не кто что на заборах рисует, а у кого из них куратор в каком звании. У РНЕ - капитан. Вот и надо узнать, кто у НБП. По званию надо судить! У Жириновского, например, был подполковник. По подполковнику было ясно, что Жириновский пойдет вверх. По уровню куратора видно, на каком уровне явление обсуждается. Что такое партия? Это рычаг системы. Через партию отыгрываются такие хитрые, системные вещи. Если за партией стоит капитан, это может быть вообще какая-то гапоновщина. Поехал, скажем, Ельцин за границу, нужно ему там денег получить - значит, нужно выпустить Баркашова "Зиг хайль" поорать, и тогда сразу можно сказать: "Вот видите! Опасность фашизма". - "Фашизм не пройдет!" Сразу же денег дают, только бы фашизма не было. А на уровне Жириновского - это уже повыше игра. По уровню спецслужб виден уровень проекта. Курехин, я думаю, понимал НБП как идеологию. Близкую к ордену восточных тамплиеров, к кроулианству.
ЕЛ: Кроули - это вообще какой-то сатанизм! И если вдуматься, то даже непонятно, кто кому крышу свернул. Может, и Дугин Курехину: он ведь до бесконечности мог понятиями оперировать. Я как-то зашел к нему домой, он там сидит и говорит: "Эх... Я столько придумал всевозможных понятий и систем, что сейчас уже не могу понять: верю я в это или не верю, есть это все или нет его, что там вообще есть..." То есть, у него шел перекос во всеядность. Реальность для него полностью мифологическая стала.
СЖ: А вот Курехин был оперативный человек. Не в смысле "быстрый", а в смысле алертный -то есть реактивный, склонный к действию. У Дугина, как у всякого евразийца, немножко тюркские мозги. Это как квадратные колеса. Он не чувствует инверсий. Не может перевернуться и поехать дальше. Странно: человек пишет про ордена, а закон маятника - библию любого масона - не знает. Маятник - он же качается, и если ты не попал в фазу, то что получается? Маятник туда, а ты - сюда. То же происходит и с Дугиным - поступает сигнал: "Все быстро побежали за большевиками!" Он думает: да нет, я лучше за царя. Потом вдруг - бах! - большевики решили за царя, а Дугин уже вообще неведомо куда бежит. Именно поэтому Жириновский для коммунистов -совершенно непонятная категория. "Как же так, он у нас идеи своровал!" Да ничего не своровал, он просто качался. А Дугин - наоборот: вещи говорит правильные, а сам поступает совершенно по-другому.
ЕЛ: Он просто происходит из семьи московской интеллигенции, таких ботаников. С реальностью у него большие непонятки - поэтому он и пугается этих камышовых котов на полном серьезе.
СЖ: Существует тип людей, которые почему-то боятся действия. Определенная форма мнительности: человек боится взять на себя ответственность - и обосраться.
ЕЛ: Так оно и вышло: он вышел из НБП и сделал свое НБП, про которое вообще не понятно, есть оно или нет. Какие-то листовочки выпускают...
СЖ: Лимонов мне более симпатичен в этом плане. В нем есть какая-то адекватность тому, что он делает.
ЕЛ: Лимонов - он живой, да...
И представляете, что говорит мне этот чудак? Что где-то возле озера Балхаш живут камышовые люди, прячущиеся в тростниках. И поклоняются они какому-то ихнему камышовому коту. А кот огромный, просто исполинский, и те камышовые люди прячут его в тростниках и приозерных топях. Вы бы видели как он эту чушь нес! Воздел, значит, свою клешню к горизонту и показывает куда-то на юг, закрывает глаза, а потом начинает верещать как девка до смерти перепуганная. Я чуть не упал со смеху. Вот такую пургу разве каждый день услышишь? Нее...такое надо запоминать.
Все ещё смеясь, он потер сухим смуглым кулаком свой глаз, разъедая остатки дыма в сетчатке. И почувствовал, что "Ночные Отшибленные Чужаки с Приветом", как он прозвал их про себя, немного изменились. Даже молчание стало другим.
Не, я конечно много психов на своём веку повидал, но этот заслуживает первого места. Я, говорит, найду этих камышовых людей и украду их Кота, их божество, которому они поклоняются. А сам еле ходит. Я, говорит, не зря карабкался наверх в горы, по этим узким козьим тропам, ночевал в старых норах,питался лягушками. Я, говорит, докажу что камышовый КОТ и его адепты существует. Слушай, спрашиваю я его, а что ты будешь делать с этим огромным жирным паршивцем? Его же, по твоим словам, человек десять еле поднимает? А он знаете что говорит? "Я просто хочу доказать своим врачам, которые упрятали меня в психушку, что я не сумасшедший"
Старик снова загоготал. По другую сторону костра, по-прежнему стояло молчание, лишь только слышался треск рдеющего сухолома. Они, всей толпой, просто сидели напротив него и молчали уже полчаса. Внимательно слушали, ни разу не перебив, с тех пор как нарисовались неведомо откуда.
Под предлогом погреться, они бесшумно присели возле огня и с тех пор не молвили ни словечка, лишь тихонько напряглись и навострили уши, когда старика понесло и он начал рассказывать про встречу со странным путником накануне.
Они лишь глядели на него из темноты. Лиц не было видно. Просто слушали, и дюжина глаз мерцала в отблесках пламени. И чувствовалось в этих глазах запредельное внимание, как у притаившихся хищников. Он видел их зрачки в темноте. Потому что они светились. Видел даже больше чем следовало. Видел в них огненных львов, пожирающих грешников внутри магических кругов. Быть может это игра света. Огонь, который никого не щадит, возможно, просто игрался в их глазах.
Они возникли возле его костра внезапно, из ниоткуда и бредущие неведомо куда. Он слышал истории о лихих разбитных людях, с косой саженью в плечах, бродячих разбойниках иными словами. Но те были слишком костлявые, и к тому же, редкие молчуны. Возможно у таких слова на вес золота. Поэтому и вели они себя словно ночные прибабахнутые чужаки с приветом. То есть странно и осторожно.
Такие просто так не треплются. Зато у таких бабло обычно рассовано везде где придется - в шляпах, ремнях, носках, трусах. Везде кроме карманов. Карманы они выворачивают наизнанку, чтобы показать как они чисты душой и телом, и что спроса с них нет. И это красноречивое молчание еще раз потверждало что, мол, нечего с них спрашивать, ничего не знаем, никого не видели.
Но все-таки, он учуял своим старческим чутьем неуловимую тревогу среди них, после того как рассказал нелепый диалог с чокнутым незнакомцем, которого он встретил пару дней назад. Да кого только не встретишь за поселением, когда выходишь размять старые кости.
Они сидели одни в холодной степи, кроме растревоженного коня, айгыра, вожака стаи, который прохаживался далеко и стерег кобылиц. Он то и дело, встревоженно всхрапывал, ибо первый раз узрел пламя.
Пришлые по-прежнему не произнесли ни слова, но тишина стала густой и тяжелой. Так вибрирует воздух между волком и оленем, прежде чем рогатый испустит предсмертный выдох.
Так и длилось бы это безмолвие, пока один из чужаков все-таки не преодолел себя и нарушил молчание.
Прощенья прошу, но не повторите ли Вы, как выглядел тот человек?
Хотя голос был сильно глухим и утробным, слышно было, что вопрос был задан с большим трудом и особой старательностью, чтобы не ошибиться.
Волчок-шутник удивился, не столько тому что незнакомцы, оказывается, его понимали и умели говорить, а то, КАК прозвучал вопрос. То что они из тех краев, где говор совсем иной, это понятно. Старик заметил про себя другую странность: "Он это не проговорил, он это ПРОУРЧАЛ" Но тем не менее, ответил:
А как же! Я запомнил его как бестолковый сон. Как свои пять пальцев. Как свою женушку, до того как она померла и оставила меня с моим фитильком наедине.
Бывают люди, которых видишь каждый день, хоть даже десятилетиями, а вечером все равно забываешь. А есть такие, вот повстречал ты их мельком, на несколько минут, а врезаются в память, хоть кочергой вытаскивай.
Бывают у людей глаза теплые, добрые, в таких можно увидеть как тяжело летят птицы в сонные долины. А у кого-то, глаза холодные, все равно что влажные рыбьи икринки, покоящиеся в изувеченном рыбьем чреве. А сердце и того, черное-пречерное.
Путник накануне был таким же. Глаза как два арктических озера на самых высоких недоступных вершинах. Одет во все черное, ей богу колдун какой-то. Борода тоже черная, как у средневековых чернокнижников. Такие нынче только на потеху публике, выписывают шуточные индульгенции, да строят из себя алхимиков, хотя вся магия заключается в обыкновенной соде и пучке шпината.
Но тот был не ярмарочным переодетым актёром. Он был настоящий, и чёрная ряса его была настоящей, и бородавки не фальшивые. Была в нем какая-то сила, какая-то одержимость. Его словно вела за собой цель.
Он пошел на юг? - внезапно спросил все тот же урчащий голос.
Да-да, тот странный путник направился именно туда. Взгляд его подозрительно искал юг, словно он не хочет отпускать из виду те таинственные края с тростниковыми людьми, в которых сам поверил...
Вот что поведал им Волчок-шутник с ногами, тощими как у болотной выпи. При свете огня, сквозь толщу дрожащего и плавающего ночного воздуха, пропитанного дымом.
По ту сторону костра послышался шепот множества губ. Так обычно шепчут мескалитовые двойники в твоих ушах.
Они не говорили между собой, не спорили, даже слова не сказали, но они явно издавали какие-то звуки. Они общались между собой шепотом, как в храмах, но это были не совсем человеческие звуки.
Несколько раз показалось, что он услышал звероподобные звуки утробного урчания...
А вы ребята, случаем не того? Ну...не камышовые люди? Вы ведь не за тем психом идёте?- старик добродушно хохотнул.
Ночные Чужаки с Приветом внезапно перестали шептаться и мгновенно устремили свои взоры на него. В эту секунду он мог поклясться, что зрачки их резко увеличились, став огромными и круглыми.
Эээ... Нет. Этот воррр...точнее не...ээ... Благодарим за информацию. А сейчас мы вынуждены Вас покинуть. - тот же голос стал совсем горловым, низким, еле скрывал терпение, но по прежнему сохранял необходимый речевой тембр. - До свидания.
По прежнему не видя их лиц, старик увидел как высокие стройные человеческие тени бесшумно выскользнули из под круга костра, не потревожив ничего вокруг. Не издавая ни звука, ни малейшего шороха, ни даже скрипа потягивающихся разомнувшихся конечностей, ни аханья и оханья разомлевших со сна людей. Лишь легкий шум сильных гибких ног, бесслышно ступающих по земле.
Через некоторое время след их вовсе простыл и даже ощущение что здесь недавно сидело, чуть ли не с десяток людей и вовсе пропало. Непоколебленными остались даже травы.
"И куда они так понеслись? Иной раз матерые погонщики несут такую околесицу, что никто им даже не верит. А тут один сбрендивший проходимец наплел с три короба сказочку про шерстяного повелителя камышей или тростников, они и умчались куда-то. Чертовщина какая-то! - как всегда позабавился старый шутник. Старый обманщик. Язык без костей.
А в воздухе остался лишь легкий запах, оставленный незнакомцами и теперь мягко тающий в свежем ночном эфире. Неуловимый обычным человеческим нюхом, запах берегового тростника и кошачьей мяты.
...Д авным-давно, еще до того, как отец небесный создал человека, когда сумрачную Землю освещали лишь одинокая Луна да звезды, когда озеро Титикака и болота простирались до краев Альтиплано, давным-давно мы, уру, жили здесь...
Мы, уру, больше чем люди. Наша кровь черна, мы не можем ни утонуть, ни захлебнуться в воде. Нас не берет ни молния, ни зимний ночной холод. И влажный, губительный для всего живого туман бессилен против нас.
...Мы, уру, водяной народ, первожители Земли, создатели богов...
Сквозь века, из доколумбовых времен, дошли эти легенды.
Появляются в этой неписаной хронике злые чары природы, могучие люди и добрые боги, логика и противоречия, реальность и вымысел.
...Преследуемые завоевателями, укрылись уру в большом каменном доме, но вспыхнул в доме пожар, и многих унесло пламя и дым. Но скоро те, кто остался в живых, умерли от болезней. Из всех уру остались двое самые сильные мужчина и женщина. Двое на всем белом свете. И пошел от них народ уру, поселившийся не на земле, не на воде на рукотворных островах, где ни враг, ни огонь, ни болезни не могли одолеть их.
Легенды эти ясно вспыхнули в памяти, когда в прошлом году случилось мне оказаться в городе Пуно. Сюда я прилетел из Лимы что-то поболее часа в воздухе до города Хульяка, потом на маршрутном такси это заняло минут сорок до города Пуно.
И вот он берег Титикаки. Яркий прозрачный простор, громоздятся кучевые облака... Хочется расправить плечи, всей грудью вдохнуть этот воздух чистый, сухой, прохладный. Но вот воздуха-то, оказывается, и нет: под ногами четырехкилометровая толща Альтиплано. Сумка с аппаратурой кажется неподъемным сундуком, шаги колокольным звоном отдаются в висках, подступает тошнота. Проклятая горная болезнь сороче! Я отправляюсь на пристань.
Сеньор, хотите посмотреть уру? Глаза мальчишки выжидательно смотрят из-под надвинутой на лоб чульо индейской вязаной шапочки с ушами.
Хочу.
Меня зовут Хорхе, представляется паренек, вцепляясь в мой рукав. Идем, отец отвезет тебя.
У причала возится в моторке отец Хорхе, Армандо. Он в рубашке, свитере, отглаженных брюках, в чульо и босиком, как и сын.
Папа, сеньор едет с тобой на остров! торжествующе рапортует Хорхе и только теперь отпускает мой рукав.
Путь наш недолог. Вскоре почти неразличимую границу неба и воды обозначил призрачный гребешок камыша-тоторы. По мере приближения гребешок вырастал, густел, оборачиваясь то зарослями, то конусообразными шалашами. Армандо-лодочник направляет моторку левее, туда, где ярко сияет над тоторой алюминиевая крыша.
Это школа, которую, «желая содействовать прогрессу, пригнали сюда миссионеры-евангелисты», вопияла надпись во всю стену строения. «Прогресс» умещается в единственном классе, в одном учителе на учеников всех возрастов, включая и преклонный. Занятия ведутся нерегулярно, и они необязательны. Как и века назад, люди остаются неграмотными. И миссионерам, прямо сказать, до этого нет никакого дела. Все это выкладывает мне Армандо, проводя моторку по узкому коридорчику в зарослях.
Я ступил на сушу, и то, что казалось надежным берегом, колыхнулось под ногами.
Правее, правее, слева провалитесь, предупредил Армандо.
Влево действительно некуда. Селение, вся жизнь крупнейшего из тростниковых островов Торанипата, куда доставил меня Армандо, справа от нас.
«На нужды развития», гласил штамп на корешке квитанции, выданной индейцем, взимавшим плату за посещение Торанипаты. Следующую мзду следовало уплатить чумазым, оборванным и тощим ребятишкам. Они настойчиво совали связанные на скорую руку из кусочков тоторы «бальсы», подобия тростниковых лодок-плотов, коими столь славна Титикака. Армандо что-то сказал ватаге на языке аймара, и дети нехотя отстали.
Третий кордон был женский. Несколько индианок, усевшись в длинный ряд, не прекращая сучить шерстяные нити или быстро-быстро вязать, наперебой предлагали купить разложенные перед ними свитеры, накидки, покрывала. Стоило мне расчехлить аппарат, мастерицы наперебой потребовали плату вперед за позирование.
Поселок, где все дома были сложены из тоторы, начинался сразу за спинами мастериц. Я не заметил никакой системы в его планировке будто каждый строил свой дом где пришлось. Кухни раскинулись вперемежку с курятниками и загонами для поросят. Тут же валялись на кусках фанеры разделанные рыбешки. И всюду груды, вороха, снопы, связки сухой и сохнущей тоторы.
Заготовка ее бесконечный, вечный труд островитян. Надо латать плавучий остров, менять быстро гниющие крыши, стены, полы, циновки, надо вязать недолговечные лодки-бальсы, паруса и снасти к ним. Этим были заняты все: мужчины перебирали и ремонтировали сети, сортировали пучки тоторы, стягивали их в сигарообразные связки, основу будущих бальс. Женщины в шляпах-котелках и «польерос» каскаде юбок, надетых одна на другую, стирали, варили еду, сушили и потрошили рыбешку, кормили младенцев.
Нищета этих людей была обнажена, ее нельзя было прикрыть даже ненадолго как глубокую хроническую язву, как неизлечимую рану. Люди не прятали нищету, и оттого она казалась еще более удручающей.
Пожилой индеец жестом предложил войти в хижину. В глубоком сыром сумраке шалаша стояло сплетенное из тоторы подобие алтаря. Когда я выбрался на свет, хозяин-священник протянул ящичек для мзды «за посещение храма».
Шаткий плот-бальса ждал у берега. Приятель Армандо пригласил меня обогнуть на нем остров. Когда суденышко, подталкиваемое шестом, снова ткнулось к причалу, оказалось, что на этот раз платить не придется. Армандо разъяснил, что потихоньку договорился с хозяином бальсы привозить ему туристов, тот катает их, за что получает часть денег, взимаемых Армандо в Пуно, за поездку на остров.
Оба довольны, но сделку хранят в тайне от других, потому что на Торанипате пока больше никто не додумался обходить сложившиеся правила, установленные двумя «компаниями», захватившими доставку туристов и торговлю сувенирами. Хозяин плота входит в одну из них, а Армандо частник, который ухитряется дать подзаработать и приятелю сверх скудных кооперативных доходов.
Каковы же доходы? Они переглянулись и в один голос ответили:
О чем вы говорите! Доходы! Если бы хватало на жизнь, разве мы пытались бы брать с туристов за каждый шаг на острове? За каждый снимок? Кому приятно показывать свою бедность, неустроенность, неграмотность?
Но туристы едут сюда в поисках уру. И согласны платить за это... Другого-то заработка здесь нет.
С тяжелым сердцем шел я обратно мимо ряда женщин, сквозь толпу озябших детей.
Погода испортилась, поднялся резкий ветер, и волны хлестали борта моторки. Плескало серой водой самое красивое, самое большое, самое высокое озеро Южной Америки...
Включив мотор, Армандо прервал мои невеселые мысли:
Знаете, а ведь уру здесь давно не живут. Вымерли лет сорок назад.
Как вымерли?!
Они вымерли от сырости, холода, от болезни легких, от недоедания. Подобно предкам, они долго цеплялись за острова, но... Говорят, несколько человек уцелели на болотах озера Поопо, в Боливии...
Да кто же живет здесь? Вас-то что заставило здесь поселиться?
Непонятно? грустно спросил Армандо. Мы пришли с берега. С бедных пустошей Альтиплано. Есть среди нас аймара, есть кечуа. Не в этом дело...
Красивые и мрачные легенды уру звучали теперь как реквием. Этот народ ушел когда-то с «материка», как в фантастических романах с разрушенной, испепеленной планеты немногие уцелевшие устремляются на поиски иных миров. Для уру такой «планетой» стали их рукотворные острова.
«Миры» эти а Торанипата самый крупный из камышовых островов, увы, оказались столь же ненадежными, как почва, как сам образ жизни, сотворенный на островах из тоторы.
Кто такие были уру, на каком языке они разговаривали, откуда пришли?
На языке аймара слово «уру» значит «рассвет», а на кечуа государственном языке инков «сброд», «преступники». Предки уру действительно уклонялись от выполнения законов империи. Сами «камышовые люди» звали себя «котшоньи». Известно, что «шоньи» на их языке значило «народ», а «кота» «озеро» по-аймарски. Есть специалисты, полагающие, что уру говорили на языке, близком к аравакским, распространенным в далекой Амазонии.
Некоторые южноамериканские ученые склонны считать уру основателями андских цивилизаций; фольклор наделял их сверхъестественными жизненными силами. И в самом образе жизни «камышовых людей Титикаки», несомненно, заложена была незаурядная приспособляемость к трудным условиям среды. И все же им не нашлось места в современном мире, на необъятной земле.
На Титикаке, как на всяком высокогорном озере, вид прекрасен в любую погоду. Но, как недосягаемый, манящий, ускользающий горизонт, уплыла от уру мечта о независимой надежной жизни на их колышущейся, руками сотворенной земле.
Лима Пуно Торанипата
Александр Кармен, корр. «Комсомольской правды» специально для «Вокруг света»
