Для кого написана эта книга?

О чем эта книга?

Эта книга о жизни.

Для кого написана эта книга?

Эта книга для людей ищущих, прогрессивных, читающих. Эта книга для людей ответственных, думающих о своей жизни и жизни своих близких, для людей, которые верят, что в жизни можно что-то менять и это в наших силах.

О чем эта книга?

Эта книга о жизни.

В книге Вы найдете истории о взаимоотношениях в семье между родителями и детьми, между супругами, эта книга о детях и их воспитании, об уважении к людям и культуре, о творчестве и саморазвитии, о здоровье, об отношении к деньгам и успеху и о многом другом.

В этой книге собраны истории, которые побуждают людей к изменениям, дают пищу для размышления, заряжают энергией и отвечают на вопросы, которые постоянно возникают в повседневной жизни.

Прочитав очередную историю, не спешите прочесть следующую. Подумайте, в чем главная идея короткого рассказа. Сделайте хотя бы маленький шаг по изменению своей жизни в обозначенном вопросе, а если у Вас с ним все в порядке, то помогите тому, кто рядом, но еще не решил этот вопрос.

Бытовые новеллистические сказки внесли в повествовательный фольклор новое качество: интерес к внутреннему миру человека. Сюжет начал преломляться через психологические коллизии. Тематикой сказок-новелл является личная жизнь, а персонажами — люди, связанные между собой добрачными, супружескими или другими родственными отношениями. В их обрисовке важна не столько сословная принадлежность (хотя в этих сказках фигурируют цари, короли, купцы, крестьяне), сколько поколебленные или нарушенные естественные основы феодального быта. Это заставляет героев страдать, а слушателей — сопереживать.

Герои новеллистических сказок — разлученные возлюбленные, оклеветанная девушка, изгнанный матерью сын, невинно гонимая жена, оклеветанная и жестоко наказанная братом сестра, неузнанный муж на свадьбе своей жены, переодетая мужчиной жена, которая выручает из беды мужа.

По содержанию в этом жанре выделяются такие группы сюжетов: о женитьбе или замужестве ("Приметы царевны", "Неразгаданные загадки"); об испытании женщин ("Спор о верно-с,ти жены", "Семилетка"); о разбойниках ("Жених-разбойник"); о предрешенности предсказанной судьбы ("Марко Богатый", "Правда и Кривда"). Нередко сюжеты являются "бродячими", разрабатывавшимися в разное время и у многих народов.

В русскую сказку многие новеллистические сюжеты пришли из народных книг XVII—XVIII вв. вместе с обширной переводной литературой — рыцарскими романами и повестями. Благодаря народной книге устная сказка не только обогатилась новым содержанием, но и начала приобретать психологизм, а с ним — романические, предлитературные черты.

Этот процесс, создавший в сказочном фольклоре новый тип мышления, развивался постепенно. Не всякий источник усваивался сразу: происходил отбор материала и его приспособление к национальной традиции. Например, в XVII в. был переведен роман "Тристан и Изольда", который обошел всю Западную Европу и пользовался там большим успехом. Но, построенный на роковой любовной страсти, он остался чужд мировоззрению русских того периода и не оставил в нашей культуре заметного следа. Вместе с тем глубокий интерес вызывали полусказочные повести с богатырской тематикой, которые смогли адаптироваться к русской фольклорной среде.

Особенно полюбилась повесть о подвигах Бово дАнтона. Появившись в средневековой Франции и затем, обойдя всю Европу, она проникла и в Россию. Первые русские переводы были сделаны в середине XVI в. От них, начиная с XVIII в. и до конца XIX в., пошли многочисленные русские и украинские лубочные издания "Сказки о славном и храбром богатыре Бове-королевиче и о прекрасной королевне Дружневне и о смерти отца его Гвидона". Повесть превратилась в устную сказку, а ее герой стал носителем положительных качеств русского богатыря. Бова врагов всех мечет с коней, что снопов, не склоняется в веру латынскую, не признает и бога Бах-мета. Он отважен и нравственно безупречен.

Одновременно эта повесть несла и нечто новое. Бова вызывал симпатию не только своими подвигами и благородством, но и неотразимой внешностью, лепообразием. Русский переписчик подчеркнул это так: "И в те поры было у прекрасной Дружневны более трехсот девиц, и всякая девица у себя у рук пальцы пообкусала, зря на Бавино лепообразие". Из таких психологических деталей и начала формироваться эстетика новеллистической сказки.

В устную сказку-новеллу превратились "Повесть утешная о купце, который заложился с другом о добродетели жены своея", повести о Петре Золотые Ключи, о Еруслане Лазаревиче и многие другие произведения.

Новеллистические сказки обходятся без привнесения чудесного — здесь его почти нет. Их поэтика требует неожиданного сочетания реально возможного, но ситуативно необычного. Сюжет составляют любовные приключения, опасные путешествия, чередование удач и неудач. Быстрая и резкая смена контрастных событий делает повествование увлекательным и приятным.

Новеллистические сказки имеют структуру, аналогичную волшебным: они также состоят из цепочки мотивов разного содержания. Однако, в отличие от волшебных сказок, сказки-новеллы изображают не всю жизнь героя, а лишь какой-то эпизод из нее.

Зуева Т.В., Кирдан Б.П. Русский фольклор - М., 2002 г.

БЫТОВЫЕ НОВЕЛЛИСТИЧЕСКИЕ СКАЗКИ Русский фольклор изобилует бытовыми сказками. Исследова-тели отмечали, что в этих сказ-ках воспроизводятся картины обыденной жизни. Бытовизм действительно отличает эти сказки от волшебных, а их отличие от сказок о животных выражается в том, что в бытовых сказках по-другому изображаются обыден-ные явления. Рассказчики бытовых сказок не прибегают к ино-сказаниям, свойственным другим видам сказок. Есть и другое, более точное название бытовых сказок - но-веллистическая сказка. Это название указывает на близость бы-товых сказок к новелле, литературному жанру, возникшему в европейских литературах в эпоху средневековья. Говоря о связи сказок, носящих новеллистический характер, с литературой, мы имеем в виду тот неоспоримый факт, под-тверждаемый развитием поэтической культуры на Западе и на Востоке, что самый жанр литературной новеллы сложился на основе фольклора. Фольклорная новеллистическая сказка не возникла из лите-ратурной новеллы, а сама создала литературную новеллу, так как исторически ей предшествовала.. Новелла - это короткий рассказ о занимательном и необыч-ном бытовом происшествии. Родиной новеллы считается Ита-лия, а время ее возникновения относится к рубежу между XIII и XIV столетиями. Во Франции новелла известна под на-званием фабльо, а в Германии - шванк. У народов Азии не-большие повестушки, подобные фабльо, шванкам и новеллам, существовали еще раньше. Новелла возникала у народов Европы и Азии на той стадии развития художественной культуры, когда обострились социально-политические отношения внутри общества между разными классами и когда в поэтической куль-туре народа было преодолено влияние древних традиционных вымыслов. У каждого народа новелла имела свои специфические фор-мы. Буддийские апологи, т. е. притчи, и восточная индо-персид-ско-арабская новеллистика непохожи на новеллы европейского континента. Этот литературный жанр складывался у каждого народа в ре-зультате переработки своих фольклорных повествовательных традиций на основе «ученой» поэтической культуры. В эпоху подъема городов и борьбы горожан с властью феода-лов и церковью европейская новелла восприняла из фольклора те сатирические анекдоты и повести, которые долго жили в на-роде. В ней отразилось отношение демократических слоев насе-ления к социальным и нравственно-этическим устоям феода-лизма. В фабльо, шванках и новеллах высмеивались рыцарство, монастырские порядки, божьи суды, благочестие духовных лиц и вера в бога. Эти черты литературная новелла усвоила из быто-вых сказок. Что же касается обратного влияния литературы на сказку, то признание этого неоспоримого факта не означает, что новел-листическая сказка тем самым лишается своей фольклорной природы. Сказка остается фольклорной и тогда, когда речь идет о влиянии русской книжности, и тогда, когда признается воздей-ствие зарубежной литературы. Очевидное сходство с литературными жанрами не мешает бытовым новеллистическим сказкам разных народов оставаться образцами национального самобытного фольклора. Поэтическая конкретность сюжета бытовых сказок у каждого народа непо-вторимо своеобразна, а это главное в искусстве. Итальянский сборник фачеций так же похож на лубочные листы с «пересмеш-ными» русскими сказками, как городская площадь во Флоренции на старомосковскую Лубянку, где шла торговля книгами, а юмор подвижного итальянца - на иронию неторопливого рус-ского человека. Национальная самобытность бытовых новеллистических ска-зок в фольклоре и широкая распространенность их у народов ми-ра заставляют нас искать их жизненные корни в исторических обстоятельствах, единых для развития всех народов, но взятых в конкретном национально-самобытном проявлении. Уяснение социально-исторической основы, на которой воз-никли новеллистические сказки, поможет определить исконный смысл бытовой фантастики, присущей в русском фольклоре сказкам о дураке, хитрой жене, барине, попе, воре и солдате и т. д.

Возникновение бытового вымысла и его свойства

Пути формирования новеллистических сказок можно про-следить, разобрав одну из ранних сказок - сказку о дураке-удачнике. Дурак в бытовой сказке, как и герой в волшебных сказ-ках, - это третий младший брат, обманутый старшими братья-ми в дележе отцовского наследства. Дураку, как и герою вол-шебной сказки, помогают чудесные животные. «Слушай, ду-рак, - говорит щука Емеле, - пусти ж ты меня в воду... чего ты ни пожелаешь То все по твоему желанию исполнится». Близость сказок о дураке-удачнике к волшебным сказкам позволила некоторым исследователям считать и его героем вол-шебных сказок. Черты героя объясняются демократизмом и соци-альной направленностью, свойственными и волшебному повест-вованию 1 . Это мнение вряд ли правильно. Появление дурака в сказках, которые еще были связаны с традиционными формами волшебного вымысла, ознаменовало рождение нового.художественного качества в сказочном повест-вовании. Появление нового персонажа в сказках обусловлено самыми существенными изменениями во взглядах народа. В реальных отношениях людей черты нового мировоззрения выра-зились в едких насмешках над идущими из древности суевериями и обычаями. Еще во времена «Русской правды» (XI в.) законо-дательство серьезно подтверждало древнее право младшего сына в патриархальной семье на наследование дома с семейным очагом. И в волшебной сказке младший сын - хранитель очага - пред-ставал как защитник старинного равноправия и этических норм первобытнообщинной старины. Иным он выглядит в новеллисти-ческой сказке. В бытовых сказках передано устойчивое представление о младшем сыне-дураке, который вечно лежит на печи. Иван так привержен к печи, что в некоторых сказках печка даже возит на себе дурака по всему русскому государству. Он почти ни-когда не слезает с печи. Перед нами ироническая разработка мотива связи человека с тем предметом, который составлял объект поклонения и почитания в роду. Печь, приносящая сча-стье, удачу, предстала на этот раз не в ореоле языческой свя-тости, а как реальная, обыденная вещь с чудаковатым послед-ним защитником древнего обычая. Сказки на все лады обыгры-вают привязанность Ивана к печи. «Все на печке сидел да мух ловил», «сопли в кулак мотал», - говорится обычно об Иване. Другие варианты поправляют: «Сидит на печи, в трубе сажу перегребает». Дурак - поклонник печи, но не по каким-нибудь высшим соображениям религии, а просто как человек, которому удобно лежать на печи и быть в стороне от суетных дел старших братьев, вечно занятых и вечно помышляющих о корысти, приобретениях и богатстве.. Ироническое переосмысление древнего сказочного мотива связи с мифическими силами, некогда оказывавшими герою са-мую решительную поддержку и помощь в борьбе с силами зла, явилось источником нескольких типичных сказочных историй о дураке. В одной из них говорится о том, как после смерти отца братья, унаследовавшие семейное богатство, решили жить тор-говлей и выгодно торговать по ярмаркам. Собрался на ярмарку и дурак - надумал продать доставшегося ему худого быка. За-цепил быка веревкой за рога и повел в город. Случилось ему идти лесом, а в лесу стояла старая сухая береза: ветер подует - заскрипит береза. «Почто береза скрипит?-думает дурак. - Уж не торгует ли моего быка?» - «Ну, - говорит, - коли хо-чешь покупать - так покупай; я не прочь продать! Бык два-дцать рублей стоит, меньше взять нельзя... Вынимай-ка деньги!» Береза ничего ему не ответила, только скрипит, а дураку чу-дится, что она быка в долг просит... «Изволь, я подожду до завтра!» Привязал быка к березе и распрощался с ней («Дурак и береза»). Интересно, что береза отблагодарила дурака: под нею он нашел клад с золотыми деньгами. Сохраняя некоторые сюжетные положения, общие с волшеб-ной сказкой, повествование придало им вид, совершенно непохо-жий на тот, который они имели прежде. Оказался забытым прежний мотив связи человека с мифическими силами (все равно, будет ли это бык, который приносит счастье дураку, или дерево, «почтение» к которому обернулось удачной находкой). Удача героя в бытовой сказке мотивируется иначе: Иван де-лается богачом по иронии судьбы. По-иному в бытовой сказке характеризуются и такие черты героя, как личное благородство, бескорыстие, уважение к дру-гим людям, радушие и постоянное желание прийти на помощь человеку, всякому живому существу, попавшему в беду. Сторон-ник прежних порядков, обычаев, носитель старой этики, Иван ставит себя в смешное положение всякий раз, когда пытается подойти к оценке жизненных явлений с привычными для него нравственными нормами бескорыстия, благородства и уваже-ния. Мир изменился, а герой остался прежним. Верность Ивана традициям старины стала смешной для окружающих и переда-на в сказке в нарочито глупых сценах. В одном случае он, воз-вращаясь с ярмарки и глядя на верстовые столбы, решил: «Эх, мои братья без шапок стоят». Взял и понадевал на них куплен-ные по наказу братьев горшки. В другом случае он выставил с телеги на дорогу стол: пожалел лошаденку - такая неудалая, везет не везет. «Ведь у лошади четыре ноги и у стола тоже че-тыре: так стол-то и сам добежит». В третьем случае, заметя, что над ним вьются вороны, и по-своему поняв их крики, дурак подумал: «Знать, сестрицам поесть-покушать охота, что так раскричались!» Бросил он на дорогу всю говядину, что вез, и на-чал ворон потчевать: «Сестрицы-голубушки, кушайте на здо-ровье!» Доехал Иван до реки, стал лошадь поить-она не пьет. «Без соли не хочет!» - смекнул дурак и высыпал целый мешок соли в реку. Неумение героя приспособиться к современным условиям сделало его дураком в глазах окружающих. Он явный дурак, когда завещанные ему отцом сто рублей отдает за собаку, спа-сая ее от побоев жестоких мясников. Он дурак, когда спасает кота, которого несли в мешке, чтобы утопить. С точки зрения трезвых людей, погрязших в корыстных расчетах, Иван, дейст-вительно, дурак: он непохож на окружающих. Иван-дурак - своеобразный выразитель донкихотства в спе-цифических условиях городского и крестьянского быта на Руси. И точно так же, как в истории о славном рыцаре из Ламанчи, в сказках об Иване-дураке выразилось то же противоречивое отношение народа к герою. Иван смешон, когда, встретив похо-ронную процессию, кричит: «Носить вам - не переносить, во-зить вам - не перевозить», а повстречав свадебный поезд вы-крикивает: «Канун да ладан!» Иван смешон, когда пляшет перед горящим овином и заливает водой огонь у мужика, ко-торый палит свинью. Во всех случаях он расплачивается за свои ошибки боками. В то же время Иван чужд корысти, праведен и чист душой, никого не обидит, не побьет, ни у кого не укра-дет, не совершит насилия. Эти черты внутреннего душевного благородства героя возвышают Ивана над другими персонажами сказки. Народ одаривает его счастьем, делает удачливым. Герой - носитель тех социальных качеств, которые высоко це-нятся народом: его незлобивость, душевная доброта и сердеч-ность становятся мерилом социальных качеств остальных лю-дей. Не превращая Ивана-дурака в идеального героя, сказочни-ки излагали свои идеалы добра и справедливости. Иван, по меткому определению А. М. Горького, оказывается «ироничес-ким удачником»: народ желал воздать благо за благо и зло за зло. Известно, как жестоко поплатились за свои недобрые по-ступки старшие братья Ивана. Оба просят дурака, чтобы зашил их в куль и спустил в прорубь за чудесными лошадями, которых там будто бы добыл дурак. «Зашивай скорее нас в куль. Не уйдет от нас сивка...» - говорят они ему. Сказка не жалеет о ги-бели старших братьев: «Опустил их Иванушка-дурачок в про-рубь и погнал домой пиво допивать да братьев поминать». В повествовании о дураках проявилось самое характерное свойство бытового вымысла, который стал важнейшей приметой всякой новеллистической сказки. В народной сказке в первич-ной элементарной форме выразилось то, что позднее было на-звано эксцентричностью. Эксцентричность равнозначна поня-тиям «чудаковатость», «странность». Эксцентриками называют актеров, работа которых строится на контрастах и внешнем эффекте. Эксцентричность бытовой сказки не просто внешний прием-причуда, а средство социальных оценок. С замечательной тонкостью об эстетическом свойстве эксцентричности говорил В. И. Ленин, А. М. Горький в своих воспоминаниях рассказал о том, как В. И. Ленин, побывав на представлении клоунов-эксцентриков в небольшом английском демократическом теат-рике, «интересно говорил об «эксцентризме» как особой форме театрального искусства. - Тут есть какое-то сатирическое или скептическое" отношение к общепринятому, есть стремление вы-вернуть его наизнанку, немножко исказить, показать алогизм обычного. Замысловато, а-интересно!» (курсив мой.- В. А.). Новеллистическая сказка характеризуется тем, что показы-вает «алогизм обычного», вскрывает внутреннюю ложь, социаль-ную неправду, указывает на несоответствие действительности нормам здравого смысла. Алогизм, неразумность обыденного, привычного вскрывается в сказках-новеллах с помощью при-емов условного изображения жизни. В новеллистической сказке обнажаются глубокие внутренние социальные противоречия действительности. Сказочники подводили слушателей к мысли о несправедливости существующих общественных норм, лож-ности враждебной народу этики, социальных учреждений и институтов. Скепсис и сатира лежат в природе сказки-новеллы. Таков социальный смысл выдумки-фантастики в бытовых сказ-ках. Сказке-новелле свойственны черты художественного про-заизма. Термин «прозаизм» точнее, чем понятие «реалистич-ность», передает своеобразие новеллистического повествования. Прозаическое начало выразилось в победе здравого смысла над фантастическим вымыслом. Прозаизм освободил сказку от ка-ких бы то ни было признаков мировоззренческой фантастики: суеверий, остаточных форм мифологических понятий и пред-ставлений. Эта черта свидетельствует о том, в какое время сложились новеллистические сказки. Они появились в то время, когда фор-мы прежней сатиры перестали удовлетворять народные массы. Как ни прекрасна была народная сказка о животных, ее поэти-ческая условность ограничивала возможность сатирического изображения действительности. В жизни появилось множество новых тем и характеров, которые требовали сатирического освещения. Купцы, духовенство, боярин, барин-помещик, солда-ты, вор, пройдоха-хитрец, обманщица жена, супружеская не-верность, христианские святые, черти, ведьмы - все это стало предметом сказочного повествования. Стиль сказок приведен в соответствие с новыми жизненными темами и новым мироощу-щением народа. Новеллистическая сказка - творчество людей с жизнерадостным и независимым характером, с критическим складом ума.

Идеи и образы

Наиболее распространенный вид сказок-новелл - разнооб-разные сказки о супружеской верности и неверности, о женить-бе героев и выходе героинь замуж, об исправлении строптивых жен, о неумелых стряпухах, ленивых хозяйках. К числу этих сказок относятся и все новеллистические истории-сказки на семейно-бытовые темы. Тип такого рода сказочного повествования представляет сказка о любовнике, попавшем в крайне неудобное положение. Как-то крестьянин зашел в дом к купцу и застал у купеческой жены любовника. Пока хозяйка задабривала нежданного посе-тителя сладкой едой и деньгами, пришел и хозяин. Любовник заметался по горнице: «Куда-то я денусь?» Хозяйка спрятала его в подполье и велела схорониться там и крестьянину. Сел хозяин ужинать. Стала жена угощать его вином в надежде, что пьяного мужа будет легче обмануть. Выпил купец рюмку, дру-гую, развеселился. Начал он петь песни, а крестьянин, сидя в подполье, вдруг и говорит любовнику купчихину: «Как хо-чешь-это любимая батюшкова песня! Я запою!»-«Что ты, что ты! - взмолился любовник. - Пожалуйста, не пой. На тебе сто рублей, только замолчи». Немного погодя запел купец дру-гую песню. Говорит крестьянин: «Как хочешь, а теперь я за-. пою: это любимая песня матушкина!» - «Пожалуйста, не пой! На тебе двести рублей». Хитрый крестьянин обобрал богатого бездельника. Далее в сказке рассказано о том, как крестьянин, пообещав купчихину любовнику, что выведет его из подполья, жестоко посмеялся над ним. Попалась крестьянину бочка со смолой и старая пуховая подушка. Крестьянин велел любовнику раз-деться, окатил его из бочки смолой и обвалял в пуху, сел на него верхом и с криком: «Девятая партия из дома выбирает-ся» - выехал на середину горницы. Кинулся купец бежать. Пользуясь суматохой, неузнанным бежал и незадачливый иска-тель любовных удовольствий. Тема, образы сказки напоминают всемирно известные италь-янские новеллы. Здесь та же вольность вымысла и тот же ко-мизм, основанный на передаче необычных и замысловатых бы-товых ситуаций. Новеллистическое повествование не скупится на иронию и шутки. В сказке воспроизводится маловероятное или просто невероятное бытовое событие. Попавший в беду богатый искатель любви согласен на любое унижение, лишь бы скрыть свой позор. Одновременно сказка смеется над купцом, который поддался обману. Вера в чертей - глупость, с точки зрения рассказчика. Людской глупостью и пользуется хитрый крестьянин. Ложь, глупость, несоответствие жизненных явлений нормам человеческого разума осуждаются. Изображенная в сказке си-туация невозможна, но реален тот «алогизм обычного», который подвергнут в сказке едкой, иронической критике. Нарочитое смещение реального плана при изображении действительности соответствует алогизму изображенного. Прием невероятного (в бытовом плане) вымысла становится обязательным для этой сказки. Понятна и его обусловленность идеей повествования. Художественный прием бытовой необычайности становится в сказке необходимостью. Во многих бытовых сказкахискусно использован этот прием. У богатого мужика, говорится в сказке, младшая дочь была ленивая и строптивая. Она привыкла пользоваться своим положе-нием лентяйки. Пришло время идти ей замуж. Жених знал, ко-го берет замуж, но это не остановило бедняка-крестьянина: богач давал за дочерью большое приданое. А женился крестья-нин с намерением исправить характер строптивой жены. Муж зарубил курицу. Он ей сказал: «Сойди, курица, со стола, дважды говорить не стану, снесу тебе голову!» Курица не по-слушалась. В другой раз муж убил собаку. Поступая по посло-вице: «Кошку бьют, жене (или невестке) наветки дают», муж заставил строптивую жену думать, что всякий, кто его не слу-шается, платится жизнью. И вот настало утро, когда он сказал жене, долго не встававшей с постели: «Вставай!» Та вскочила на ноги, не дожидаясь нового зова., Лентяя и упрямца исправят лишь самые решительные действия] Сказка доносит до слуша-теля именно эту мысль. Муж угрожает жене смертью. Жена становится необычайно покладистой и сговорчивой. Ненормаль-ное явление высмеяно, осуждено в нарочито комической форме. Бытовые сказки неистощимы на выдумку. Крестьянин стал-кивает свою злую жену в яму, в которой живут черти. Через некоторое время он хочет достать ее и спускает туда веревку. Вытянул веревку, а за нее уцепился чертенок: «Вынь меня, мужик! Твоя жена всех нас замучила, загоняла. Что ни при-кажешь, все буду делать!» Когда черт отказывается что-либо делать, мужик пугает его тем, что вернет в яму («Злая жена»). Споря с мужем из-за пустяка, жена дает себя похоронить, но не соглашается с ним. Муж говорит, что поле кошено, а же-на - что оно стрижено. Жена тонет, но показывает пальцами: стрижено. Упрямая жена падает в реку и тонет. Муж ищет ее, идя вверх по течению, так как при жизни она все делала наперекор («Жена-спорщица»). Жена посылает мужа в город за лекарством, а сама тек временем веселится с любовником. Встречные люди уговаривают мужа вернуться домой и прячут его в мешок. Они принося" меток в его дом. Сидя в мешке, муж видит проделки жены выскакивает из мешка и «вылечивает» ее дубинкой («Гость Терентий»). Муж говорит своей неверной жене, что нашел дуб, в котором сидит святой Николай. Жена просит совета у святого, как ей избавиться от мужа, а в дупло залез сам муж. Он советует ей кормить его получше, отчего он мол, ослепнет. Жена кормит мужа блинами, муж притворяется слепым. Она зовет любовни-ка, муж творит суд и расправу над женой и соперником («Ве-щий дуб»). Особое пристрастие новеллистических сказок к любовной тематике - не самое отличительное их свойство. Характернее другое: рассказ о супружеских изменах ведется в подчеркнуто комическом тоне, с веселой издевкой и над обманом неверных жен, и над незатейливой хитростью одурачиваемых мужей. Сказка смеется над героями. Ненормальное явление жизни, возникшее в условиях, когда люди не свободны в своих чувст-вах и прибегают к обману, высмеяно в живо представленных сценах. Сказочники осуждают подобные отношения между людьми. Критика в сказке исходит из идеи о естественной свободе отношений между людьми, которая соответствует логи-ке разумно организованного семейного уклада, хотя этот гу-манный взгляд часто соединяется с мыслью о деспотических правах мужа. В бытовых сказках, особенно в повествовании на семейно-бытовые темы, ощущались традиции волшебных сказок, но ска-зочники-новеллисты преобразовывали каноны и сюжетику вол-шебных повествований. Следы волшебных сказок несет новеллистическая история о том, как Иван-пастух сделался царским зятем и «зажил при-певаючи». Были у пастуха гусли-самогуды, под игру на них плясали поросята. Царевне понравилась эта забава, и стала она просить пастуха, чтобы тот продал ей гусли. Пастух отдает с условием, что она покажет ему родинку на ноге. Царевна со-гласилась. Вскоре по всем городам бирючи объявили царскую волю: кто угадает тайную примету, тот женится на царевне. Иван-пастух сделался царским зятем. Многое в этой сказке на-веяно прежним волшебным вымыслом и воскрешает в памяти волшебные истории, но эта сказка уже иная. Свиньи, пляшущие под чудесные гусли, «тайная примета» царевны придают повест-вованию формы, далекие от строгого стиля волшебных сказок. Появляется развлекательность и вольность вымысла. Таковы и сказки о загадках царевны, об оклеветанной де-вушке, о терпеливой жене и другие полуволшебные, полуновеллистические истории. К сказкам, которые еще не совсем выяви-ли свою новеллистическую особенность и сохраняют традицион-ную связь с прежним волшебным вымыслом, можно отнести истории о мудрой девушке, которая отвечает на все трудные вопросы царя и удивляет его своими речами и поступками. Царь женится на девушке. Позже он ее гонит от себя, позволив унес-ти то, что ей дороже всего. Она, забирает с собой самого царя. В повествовании еще нет бытовой конкретности, которая ти-пична для сказок-новелл. Жизненный конфликт передан в от-влеченно-условных формах. В основу сказки положен мотив трудной задачи, который так типичен для волшебных историй. С волшебной сказкой историю о мудрой деве связывает и об-щий стиль повествования. В то же время основное содержание сказки - соперничество девушки и царя. Сказка как бы пред-восхищает новеллистические истории о супружеских отношениях. Тематическая группа новеллистических сказок об отноше-ниях супругов начала складываться на Руси ранее XIV в. Древ-нерусская повесть о деве Февронии, испытавшая самое непо-средственное и живое влияние сказок о мудрой девушке, сумев-шей выйти замуж за царя, относится к XIV в. Надо полагать, что написанию этой повести предшествовал долгий период бы-тования сказок о мудрой деве. К XIV столетию эти сказки при-обрели характерные особенности. В последующее время русская средневековая сказка-новелла быстро развивалась и к XVII в. полностью освободилась от традиций волшебной сказки. К типичным новеллистическим сказкам относятся истории об одураченном барине, о барыне, обманутой хитрым крестьяни-ном, о богатом хозяине, нанявшем работника, а также сказки об отношениях богатых, господ и бедняков, крепостных. Вынес мужик на базар гусака. Видит-идет барин. «Купи, барин, гусака». - «А что стоит?» Заломил мужик цену. Рассер-дился барин. Отнял у мужика гусака и жестоко избил крестья-нина. «Ну, ладно, - сказал мужик, - попомнишь ты этого гуса-ка!» Воротился домой, снарядился плотником, взял в руки пилу и топор и пошел к барской усадьбе. Идет мимо и кричит: «Кому теплы сени работать?» Барин услыхал - позвал мужика к себе: «Да сумеешь ли ты сделать?» - «Отчего не сделать, вот тут неподалечку растет теплый лес: коли из того лесу да вы-строить сени, то и зимой топить не надо». - «Ах, братец, - сказал барин, - покажи мне этот лес поскорее». - «Изволь, покажу». Поехали они вдвоем в лес. В лесу срубил мужик ог-ромную сосну и стал ее «пластать на две половины»; расколол дерево с одного конца и ну клин вбивать, а барин смотрел, смотрел да спроста и положил руку в щель. Только он это сделал, как мужик выбил клин и накрепко защемил барину ру-ку. Закричал барин, а мужик взял ременную плетку и начал барина «дуть» да приговаривать: «Не бей мужика, не бери гу-сака! Не бей мужика, не бери гусака!» Уходя от барина, мужик сказал: «Ну, барин, бил я тебя раз, прибью и в другой, коли не отдашь гусака да сотню рублей в придачу». До вечера просидел барин в лесу. Едва его нашли. Захворал он, лежит в постели и охает, а мужик нарядился «дохтуром», идет и кричит: «Кого полечить? Всякую болезнь снимаю». Не узнал барин мужика. Согласился лечиться. Истопили баню. Разделся барин. «А что, сударь, - спрашивает «дохтур», - стерпишь ли, коли в этаком жару начну тебя мазью пачкать?» - «Нет, не стерпеть мне!» - говорит барин. «Как же быть? Не велишь связать тебя?» - «Пожалуй, свяжи». Мужик связал его бечевою, взял веревку и «давай валять на обе корки» с тем же приговором: «Не бей мужика, не бери гусака!» Уходя, сказал: