Толстого «Война и мир» по главам. Описание третьей части третьего тома романа Л. Н. Толстого «Война и мир» по главам Война т мир 3 том краткое

Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.

Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.

Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.

– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.

Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.

Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.

Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, après tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:

«Vous savez, que je suis accablé d’affaires et que ce n’est que par pure charité, que je m’occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]

– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.

– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.

Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.

– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.

То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.

В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.

Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.

Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.

Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.

В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Hélène, qu’on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]

Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.

Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.

– Attendez, j’ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Hélène, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.

Красавица направилась к тетушке, но Пьера Анна Павловна еще удержала подле себя, показывая вид, как будто ей надо сделать еще последнее необходимое распоряжение.

– Не правда ли, она восхитительна? – сказала она Пьеру, указывая на отплывающую величавую красавицу. – Et quelle tenue! [И как держит себя!] Для такой молодой девушки и такой такт, такое мастерское уменье держать себя! Это происходит от сердца! Счастлив будет тот, чьей она будет! С нею самый несветский муж будет невольно занимать самое блестящее место в свете. Не правда ли? Я только хотела знать ваше мнение, – и Анна Павловна отпустила Пьера.

Пьер с искренностью отвечал Анне Павловне утвердительно на вопрос ее об искусстве Элен держать себя. Ежели он когда нибудь думал об Элен, то думал именно о ее красоте и о том не обыкновенном ее спокойном уменьи быть молчаливо достойною в свете.

Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, что ей делать с этими людьми. Отходя от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила:

– J’espère, que vous ne direz plus qu’on s’ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.

Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.

– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.

Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.

«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? – как будто сказала Элен. – Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна была быть его женою, что это не может быть иначе.

Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет? и когда? он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему то), но он знал, что это будет.

Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.

– Bon, je vous laisse dans votre petit coin. Je vois, que vous y êtes très bien, [Хорошо, я вас оставлю в вашем уголке. Я вижу, вам там хорошо,] – сказал голос Анны Павловны.

И Пьер, со страхом вспоминая, не сделал ли он чего нибудь предосудительного, краснея, оглянулся вокруг себя. Ему казалось, что все знают, так же как и он, про то, что с ним случилось.

Через несколько времени, когда он подошел к большому кружку, Анна Павловна сказала ему:

– On dit que vous embellissez votre maison de Pétersbourg. [Говорят, вы отделываете свой петербургский дом.]

(Это была правда: архитектор сказал, что это нужно ему, и Пьер, сам не зная, зачем, отделывал свой огромный дом в Петербурге.)

– C’est bien, mais ne déménagez pas de chez le prince Ваsile. Il est bon d’avoir un ami comme le prince, – сказала она, улыбаясь князю Василию. – J’en sais quelque chose. N’est ce pas? [Это хорошо, но не переезжайте от князя Василия. Хорошо иметь такого друга. Я кое что об этом знаю. Не правда ли?] А вы еще так молоды. Вам нужны советы. Вы не сердитесь на меня, что я пользуюсь правами старух. – Она замолчала, как молчат всегда женщины, чего то ожидая после того, как скажут про свои года. – Если вы женитесь, то другое дело. – И она соединила их в один взгляд. Пьер не смотрел на Элен, и она на него. Но она была всё так же страшно близка ему. Он промычал что то и покраснел.

Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.

«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.

Часть 3 глава 2

В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.

«Tout ça est bel et bon, mais il faut que ça finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ça finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»

Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.

Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»

Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.

В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.

Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.

– Да, да, ни на волос, – отвечал смеясь князь Василий. – Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич… Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей … всхлипывания… Ку…зьми…ч – слезы… и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы… так что уже попросили прочесть другого.

– Кузьмич… со всех сторон… и слезы… – повторил кто то смеясь.

– Не будьте злы, – погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, – c’est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]

Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, – улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье – всё было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару – Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе счастливой». «И что за глупость всё то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, – думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников – вот это счастие!»

Среди тех ничтожно мелких, искусственных интересов, которые связывали это общество, попало простое чувство стремления красивых и здоровых молодых мужчины и женщины друг к другу. И это человеческое чувство подавило всё и парило над всем их искусственным лепетом. Шутки были невеселы, новости неинтересны, оживление – очевидно поддельно. Не только они, но лакеи, служившие за столом, казалось, чувствовали то же и забывали порядки службы, заглядываясь на красавицу Элен с ее сияющим лицом и на красное, толстое, счастливое и беспокойное лицо Пьера. Казалось, и огни свечей сосредоточены были только на этих двух счастливых лицах.

Пьер чувствовал, что он был центром всего, и это положение и радовало и стесняло его. Он находился в состоянии человека, углубленного в какое нибудь занятие. Он ничего ясно не видел, не понимал и не слыхал. Только изредка, неожиданно, мелькали в его душе отрывочные мысли и впечатления из действительности.

«Так уж всё кончено! – думал он. – И как это всё сделалось? Так быстро! Теперь я знаю, что не для нее одной, не для себя одного, но и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все так ждут этого, так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как это будет? Не знаю; а будет, непременно будет!» думал Пьер, взглядывая на эти плечи, блестевшие подле самых глаз его.

То вдруг ему становилось стыдно чего то. Ему неловко было, что он один занимает внимание всех, что он счастливец в глазах других, что он с своим некрасивым лицом какой то Парис, обладающий Еленой. «Но, верно, это всегда так бывает и так надо, – утешал он себя. – И, впрочем, что же я сделал для этого? Когда это началось? Из Москвы я поехал вместе с князем Васильем. Тут еще ничего не было. Потом, отчего же мне было у него не остановиться? Потом я играл с ней в карты и поднял ее ридикюль, ездил с ней кататься. Когда же это началось, когда это всё сделалось? И вот он сидит подле нее женихом; слышит, видит, чувствует ее близость, ее дыхание, ее движения, ее красоту. То вдруг ему кажется, что это не она, а он сам так необыкновенно красив, что оттого то и смотрят так на него, и он, счастливый общим удивлением, выпрямляет грудь, поднимает голову и радуется своему счастью. Вдруг какой то голос, чей то знакомый голос, слышится и говорит ему что то другой раз. Но Пьер так занят, что не понимает того, что говорят ему. – Я спрашиваю у тебя, когда ты получил письмо от Болконского, – повторяет третий раз князь Василий. – Как ты рассеян, мой милый.

Князь Василий улыбается, и Пьер видит, что все, все улыбаются на него и на Элен. «Ну, что ж, коли вы все знаете», говорил сам себе Пьер. «Ну, что ж? это правда», и он сам улыбался своей кроткой, детской улыбкой, и Элен улыбается.

– Когда же ты получил? Из Ольмюца? – повторяет князь Василий, которому будто нужно это знать для решения спора.

«И можно ли говорить и думать о таких пустяках?» думает Пьер.

– Да, из Ольмюца, – отвечает он со вздохом.

От ужина Пьер повел свою даму за другими в гостиную. Гости стали разъезжаться и некоторые уезжали, не простившись с Элен. Как будто не желая отрывать ее от ее серьезного занятия, некоторые подходили на минуту и скорее отходили, запрещая ей провожать себя. Дипломат грустно молчал, выходя из гостиной. Ему представлялась вся тщета его дипломатической карьеры в сравнении с счастьем Пьера. Старый генерал сердито проворчал на свою жену, когда она спросила его о состоянии его ноги. «Эка, старая дура, – подумал он. – Вот Елена Васильевна так та и в 50 лет красавица будет».

– Кажется, что я могу вас поздравить, – прошептала Анна Павловна княгине и крепко поцеловала ее. – Ежели бы не мигрень, я бы осталась.

Княгиня ничего не отвечала; ее мучила зависть к счастью своей дочери.

Пьер во время проводов гостей долго оставался один с Элен в маленькой гостиной, где они сели. Он часто и прежде, в последние полтора месяца, оставался один с Элен, но никогда не говорил ей о любви. Теперь он чувствовал, что это было необходимо, но он никак не мог решиться на этот последний шаг. Ему было стыдно; ему казалось, что тут, подле Элен, он занимает чье то чужое место. Не для тебя это счастье, – говорил ему какой то внутренний голос. – Это счастье для тех, у кого нет того, что есть у тебя. Но надо было сказать что нибудь, и он заговорил. Он спросил у нее, довольна ли она нынешним вечером? Она, как и всегда, с простотой своей отвечала, что нынешние именины были для нее одними из самых приятных.

Кое кто из ближайших родных еще оставались. Они сидели в большой гостиной. Князь Василий ленивыми шагами подошел к Пьеру. Пьер встал и сказал, что уже поздно. Князь Василий строго вопросительно посмотрел на него, как будто то, что он сказал, было так странно, что нельзя было и расслышать. Но вслед за тем выражение строгости изменилось, и князь Василий дернул Пьера вниз за руку, посадил его и ласково улыбнулся.

– Ну, что, Леля? – обратился он тотчас же к дочери с тем небрежным тоном привычной нежности, который усвоивается родителями, с детства ласкающими своих детей, но который князем Василием был только угадан посредством подражания другим родителям.

И он опять обратился к Пьеру.

– Сергей Кузьмич, со всех сторон, – проговорил он, расстегивая верхнюю пуговицу жилета.

Пьер улыбнулся, но по его улыбке видно было, что он понимал, что не анекдот Сергея Кузьмича интересовал в это время князя Василия; и князь Василий понял, что Пьер понимал это. Князь Василий вдруг пробурлил что то и вышел. Пьеру показалось, что даже князь Василий был смущен. Вид смущенья этого старого светского человека тронул Пьера; он оглянулся на Элен – и она, казалось, была смущена и взглядом говорила: «что ж, вы сами виноваты».

«Надо неизбежно перешагнуть, но не могу, я не могу», думал Пьер, и заговорил опять о постороннем, о Сергее Кузьмиче, спрашивая, в чем состоял этот анекдот, так как он его не расслышал. Элен с улыбкой отвечала, что она тоже не знает.

Когда князь Василий вошел в гостиную, княгиня тихо говорила с пожилой дамой о Пьере.

– Конечно, c’est un parti très brillant, mais le bonheur, ma chère… – Les Marieiages se font dans les cieux, [Конечно, это очень блестящая партия, но счастье, моя милая… – Браки совершаются на небесах,] – отвечала пожилая дама.

Князь Василий, как бы не слушая дам, прошел в дальний угол и сел на диван. Он закрыл глаза и как будто дремал. Голова его было упала, и он очнулся.

– Aline, – сказал он жене, – allez voir ce qu’ils font. [Алина, посмотри, что они делают.]

Княгиня подошла к двери, прошлась мимо нее с значительным, равнодушным видом и заглянула в гостиную. Пьер и Элен так же сидели и разговаривали.

– Всё то же, – отвечала она мужу.

Князь Василий нахмурился, сморщил рот на сторону, щеки его запрыгали с свойственным ему неприятным, грубым выражением; он, встряхнувшись, встал, закинул назад голову и решительными шагами, мимо дам, прошел в маленькую гостиную. Он скорыми шагами, радостно подошел к Пьеру. Лицо князя было так необыкновенно торжественно, что Пьер испуганно встал, увидав его.

– Слава Богу! – сказал он. – Жена мне всё сказала! – Он обнял одной рукой Пьера, другой – дочь. – Друг мой Леля! Я очень, очень рад. – Голос его задрожал. – Я любил твоего отца… и она будет тебе хорошая жена… Бог да благословит вас!…

Он обнял дочь, потом опять Пьера и поцеловал его дурно пахучим ртом. Слезы, действительно, омочили его щеки.

– Княгиня, иди же сюда, – прокричал он.

Княгиня вышла и заплакала тоже. Пожилая дама тоже утиралась платком. Пьера целовали, и он несколько раз целовал руку прекрасной Элен. Через несколько времени их опять оставили одних.

«Всё это так должно было быть и не могло быть иначе, – думал Пьер, – поэтому нечего спрашивать, хорошо ли это или дурно? Хорошо, потому что определенно, и нет прежнего мучительного сомнения». Пьер молча держал руку своей невесты и смотрел на ее поднимающуюся и опускающуюся прекрасную грудь.

– Элен! – сказал он вслух и остановился.

«Что то такое особенное говорят в этих случаях», думал он, но никак не мог вспомнить, что такое именно говорят в этих случаях. Он взглянул в ее лицо. Она придвинулась к нему ближе. Лицо ее зарумянилось.

– Ах, снимите эти… как эти… – она указывала на очки.

Пьер снял очки, и глаза его сверх той общей странности глаз людей, снявших очки, глаза его смотрели испуганно вопросительно. Он хотел нагнуться над ее рукой и поцеловать ее; но она быстрым и грубым движеньем головы пeрехватила его губы и свела их с своими. Лицо ее поразило Пьера своим изменившимся, неприятно растерянным выражением.

«Теперь уж поздно, всё кончено; да и я люблю ее», подумал Пьер.

– Je vous aime! [Я вас люблю!] – сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.

Через полтора месяца он был обвенчан и поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы жены и миллионов, в большом петербургском заново отделанном доме графов Безухих.

Глава 3

Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, – писал он, – и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)

– Вот Мари и вывозить не нужно: женихи сами к нам едут, – неосторожно сказала маленькая княгиня, услыхав про это.

Князь Николай Андреич поморщился и ничего не сказал.

Через две недели после получения письма, вечером, приехали вперед люди князя Василья, а на другой день приехал и он сам с сыном.

Старик Болконский всегда был невысокого мнения о характере князя Василья, и тем более в последнее время, когда князь Василий в новые царствования при Павле и Александре далеко пошел в чинах и почестях. Теперь же, по намекам письма и маленькой княгини, он понял, в чем дело, и невысокое мнение о князе Василье перешло в душе князя Николая Андреича в чувство недоброжелательного презрения. Он постоянно фыркал, говоря про него. В тот день, как приехать князю Василью, князь Николай Андреич был особенно недоволен и не в духе. Оттого ли он был не в духе, что приезжал князь Василий, или оттого он был особенно недоволен приездом князя Василья, что был не в духе; но он был не в духе, и Тихон еще утром отсоветывал архитектору входить с докладом к князю.

– Слышите, как ходит, – сказал Тихон, обращая внимание архитектора на звуки шагов князя. – На всю пятку ступает – уж мы знаем…

Однако, как обыкновенно, в 9 м часу князь вышел гулять в своей бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке. Накануне выпал снег. Дорожка, по которой хаживал князь Николай Андреич к оранжерее, была расчищена, следы метлы виднелись на разметанном снегу, и лопата была воткнута в рыхлую насыпь снега, шедшую с обеих сторон дорожки. Князь прошел по оранжереям, по дворне и постройкам, нахмуренный и молчаливый.

– А проехать в санях можно? – спросил он провожавшего его до дома почтенного, похожего лицом и манерами на хозяина, управляющего.

– Глубок снег, ваше сиятельство. Я уже по прешпекту разметать велел.

Князь наклонил голову и подошел к крыльцу. «Слава тебе, Господи, – подумал управляющий, – пронеслась туча!»

– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?

Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.

– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!

– Ваше сиятельство, я полагал…

– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.

Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.

Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.

– Др… или дура!… – проговорил он.

«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.

– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…

– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.

– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.

Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.

– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.

Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.

– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, à ce que j’ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.

– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.

– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.

– Нет, mon père. [батюшка.]

Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.

После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.

Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.

– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.

– Не нужно ли чего?

– Нет, merci, mon père. [благодарю, батюшка.]

– Ну, хорошо, хорошо.

Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.

– Закидана дорога?

– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.

Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.

– Ну, хорошо, хорошо.

Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.

Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.

Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.

Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.

Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»

– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.

– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.

– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?

– Помни, что для тебя от этого зависит всё.

В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.

«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.

Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.

– Ils sont arrivés, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.

Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.

– Eh bien, et vous restez comme vous êtes, chère princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]

Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.

– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!

Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.

– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, décidément ça ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grâce, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.

Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.

– Voyons, chère princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]

Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.

– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.

– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.

И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.

– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grâce. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]

– Laissez moi, laissez moi, tout ça m’est parfaitement égal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.

M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.

– Vous changerez, n’est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.

Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.

– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.

Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.

Глава 4

Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voilà Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.

– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chère Annette? [милую Аннет?]

– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!

– А наш чайный столик?

– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!

– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait à la porte? [выгнала его из дома?]

– Oh! C’est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.

С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]

Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».

– Это то мы и посмотрим, – проговорил он вслух. – Это то мы и посмотрим.

И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! – подумал он, злобно взглянув на дочь. – Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»

Он подошел к князю Василью.

– Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.

– Для мила дружка семь верст не околица, – заговорил князь Василий, как всегда, быстро, самоуверенно и фамильярно. – Вот мой второй, прошу любить и жаловать.

Князь Николай Андреевич оглядел Анатоля. – Молодец, молодец! – сказал он, – ну, поди поцелуй, – и он подставил ему щеку.

Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.

Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана, подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.

– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.

– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.

– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.

– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.

И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.

– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.

– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.

«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.

– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.

– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.

– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?

– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.

– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.

И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.

– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.

Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.

– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.

– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.

– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.

Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.

Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.

Похожая информация.

Часть 1

С конца 1811 года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году миллионы людей, считая тех, которые перевозили и кормили армию, двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 11-го года стягивались силы России. «Для нас не понятно, чтобы миллионы людей-христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра, а герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими». Для начала войны было недостаточно воли Наполеона и Александра, «необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться». «Царь - есть раб истории. История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества всякой минутой жизни царей пользуется для себя, как орудием, для своих целей».

Наполеон находится во главе своей армии, и, где бы он ни появлялся, его встречают восторженными криками. «Но крики эти, сопутствующие ему везде, тяготили его и отвлекали от военной заботы, охватившей его с того времени, как он присоединился к войску». Наполеон привык, что «присутствие его на всех концах мира, от Африки до степей Московии, одинаково поражает и повергает людей в безумие самозабвения».

Русский император уже более месяца живет в Вильне, делая смотры и маневры. От ожидания все устали. «Все стремления людей, окружавших государя, казалось, были направлены только на то, чтобы заставлять государя, приятно проводя время, забыть о предстоящей войне. Здесь же, на балу, была Элен Безухова, которая удостоилась танца с государем и обратила на себя его внимание. Здесь же Борис Друбецкой, который, оставив свою жену в Москве, принимал активное участие в подготовке бала. «Борис был теперь богатый человек, далеко ушедший в почестях, уже не искавший покровительства, но на равной ноге стоявший с высшими из своих сверстников». Во время бала появляется посланник и что-то сообщает государю. Борис случайно слышит, что Наполеон без объявления войны вступил в Россию. Государь, увидев Бориса делает ему знак, чтобы тот держал язык за зубами, и придворные продолжают веселиться. На другой день царь Александр пишет французскому императору письмо, в котором напоминает, что «Ваше Величество еще имеет возможность избавить человечество от бедствий новой войны». Тот же посланник берется доставить письмо Наполеону. По пути к французскому императору он встречается с Мюратом, который недавно был назначен неаполитанским королем. «Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал», зачем посланник идет к императору. Посланника препровождают далее - к генералу Даву, который был «Аракчеев императора Наполеона». Даву демонстрирует пренебрежительное отношение к русскому, но письмо все же передают, и на следующий день посланник показывается при дворе Наполеона, который даже его поражает своей роскошью и пышностью. Появляется Наполеон. «Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди... Он... тотчас же стал говорить, как человек, дорожащий всякою минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо, и что нужно сказать». Наполеон начинает объяснять, что не он виноват в начале войны, постепенно раздражается все больше и больше. Посланник почтительно слушает, Наполеон выходит из себя и удаляется. Однако к обеду посланника приглашают к императору, который за столом изъявляет большой интерес к России, интересуется, сколько жителей в Москве, сколько домов, спрашивает, правда ли то, что в Москве очень много церквей. Узнав, что в Москве более 200 церквей, Наполеон удивляется, зачем так много, но тут же добавляет, что «впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа». Говоря об "Александре, Наполеон удивляется, зачем тот принял начальство над войсками: «Война - мое ремесло, а его дело - царствовать, а не командовать войсками!»

После свидания в Москве с Пьером князь Андрей отправляется в Петербург. Домашним он говорит, что едет по делам, но на самом деле - разыскать Анатоля и вызвать его на дуэль. Но Курагин уже уехал из Петербурга, получив назначение в молдавскую армию. В Петербурге князь Андрей встречает Кутузова, который предлагает ему место в молдавской армии, на что Андрей сразу соглашается, так как надеется встретить там своего обидчика. Князь Андрей понимает, что Курагин - ничтожество, но, несмотря на все презрение, не может не вызвать его на дуэль. В молдавской армии князь Андрей Курагина не застает - тот снова уехал в Россию. Когда до полка князя Андрея доходит известие о вторжении Наполеона, он подает прошение Кутузову о переводе в Западную армию. «Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившею ему упреком в праздности», весьма охотно отпускает его и даже дает рекомендательное письмо к Барклаю де Толли. По дороге князь Андрей заезжает в Лысые Горы, где все осталось по-прежнему, «будто в заколдованном замке». Только его сын изменился и вырос. Старый князь по-прежнему терроризирует княжну Марью, жалуется Андрею на ее бестолковость, спрашивает его мнение на этот счет. Князь Андрей приходит в раздражение и говорит, что отец поступает несправедливо, отдалив от себя дочь и вместо нее приблизив к себе «недостойную француженку», которая, по его мнению, во всем и виновата. Отец кричит, выгоняет сына. Перед отъездом Андрей разговаривает с княжной Марьей, та жалуется ему на свою судьбу. Андрей восклицает: «Ах, боже мой!.. И как подумаешь, что и кто - какое ничтожество - может быть причиной несчастья людей!» Княжна Марья понимает, что, «говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только мадемуазель Бурьен... но и того человека, который погубил его счастье». Княжна Марья напоминает ему, что нужно прощать своих врагов, на что князь Андрей возражает: «Ежели я был бы женщина, я бы это делал. Это добродетель женщины. Но мужчина не может и не должен забывать и прощать». Андрей прибывает в штаб армии в конце июня и находит там весьма разношерстную публику - в штабе насчитывается около десятка «партий», которые не сходятся во взглядах на войну. Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики, «верящие, что есть наука войны и что у этой науки есть свои неизменные законы». Вторая партия была противоположна первой, ее члены, наоборот, требовали ничего не составлять заранее, а ввязываться в драку и решать все по ходу событий. К третьей относились русские - Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. Они считали, что «надо не Думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию, не давать унывать войску». Из всех этих «партий» выделялась одна, в состав которой входили люди старые, разумные, «государственно-опытные». Они считали, что Все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии, из-за чего «в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии». Представители этой группировки пишут письмо государю, которое соглашаются подписать вместе с ними Балашов (тот самый посланник, отвозил письмо Александра Наполеону) и Аракчеев. Вняв просьбе государь составляет манифест, воззвание к народу, и покидает пост командующего.

Князь Андрей по-прежнему наблюдает за «деятельностью» штаба, спорит с Пфулем, который разрабатывает план кампании. «Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и потому именно, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи - науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо-обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего государства в мире и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает, как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что-нибудь. Немец самоуверен хуже всех, тверже всех и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина».

Барклай де Тол л и предлагает другой план, но из этого ничего не получается. Князь Андрей понимает ненужность и бессмысленность всей этой возни. «Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: «Пропали!» или закричит: «Ура!», и только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!»

Ростов служит в своем полку. В то время, пока он находился в отпуске, его произвели в ротмистры. Через некоторое время он получает письмо от родителей с известием о болезни Наташи и с просьбой приехать. Однако он отказывает, так как считает невозможным во время начала военной кампании уезжать в отпуск. .Именно это удерживает его от женитьбы на Соне, которой он пишет нежные письма. До гусар доходят слухи о идущих далеко от них боях. Приехавший офицер рассказывает о подвиге Раевского, который, по его словам, вместе с двумя своими сыновьями защищал мост и поднял своим личным примером жертвенности солдат в атаку. Ростов слушает скептически, понимая, что все это в большей своей части выдумка, так как во время боя обычно бывает такая неразбериха, что вряд ли кто смог бы заметить этот «подвиг» , а тем более узнать в двух молодых людях сыновей Раевского.

У князя Василия планы всегда зависели от внеш­них обстоятельств. Если люди, которых он знал, были ему в той или иной степени полезны, князь Василий сближался с ними и льстил. Узнав о на­следстве, он делает все, чтобы женить Пьера на своей дочери. Курагин устраивает для Пьера наз­начение в камер-юнкеры, увозит в Петербург и настаивает на том, чтобы Пьер остановился в его доме.

Пьер, вдруг став богатым, испытывает на себе внимание людей. Все кругом убеждены в его вы­соких достоинствах. Его прежние враги становят­ся друзьями. Сердитая старшая княжна просит прощения за прежние недоразумения. Пьер в ответ просит извинения у нее, непонятно, за что. Княж­на начинает вязать полосатый шарф для Пьера в знак расположения. Князь Василий старается, чтобы Пьер поставил подпись на векселе в трид­цать тысяч в пользу княжон. Он пытается отдела­ться от их притязаний на наследство.

Пьер простодушен. Ему не кажется противо­естественным, что все вдруг его полюбили. Князь Василий занимается его делами якобы из чистого сострадания, потому что не может оставить бес­помощного юношу. Он устраивает карьеру Пьера. Тот мечтал совсем о другом, но не смеет возражать. Между тем князь Василий потихоньку Пьера об­воровывает.

В Петербурге Пьер не застает своей прежней компании: гвардия ушла в поход, Долохов разжа­лован, Анатоль в армии, князь Андрей за границей. Пьеру приходится постоянно бывать на обедах, ба­лах, в основном у князя Василия. Там неизменно присутствует красавица Элен.

Расположение к Пьеру выказывает теперь и Анна Павловна Шерер, которая раньше счита­ла неприличным все, что он говорил. Она пригла­шает его в гости, замечая, что там будет и Элен. Пьер чувствовал, что в последнее время их имена часто связывают вместе, это одновременно пугает его и нравится ему. Он смотрит на Элен по-новому, чувствует, что она уже имеет власть над ним. Анна Павловна упоминает о роскошном доме в Петербур­ге, который отделывается для Пьера. Ночью Пьер думает об Элен, о том, что она глупа и это не лю­бовь, а, напротив, что-то запрещенное.

В ноябре 1805 г. князь Василий устраивает ре­визионную поездку по четырем губерниям. Зао­дно он планирует взять из полка сына Анатоля и заехать вместе с ним к князю Николаю Андре­евичу Болконскому. Князь Василий хочет женить сына на дочери богатого Болконского. До отъезда он решает во что бы то ни стало добиться, чтобы Пьер сделал предложение Элен.

Пьер продолжает жить у князя Василия. С на­растающим ужасом он ощущает, что его все креп­че связывают с Элен. Она же всегда обращается к нему с радостной, доверчивой, к нему одному относящейся улыбкой, отличая его тем самым от остальных.

В день именин Элен Пьер оказывается в цен­тре всеобщего внимания. Ему то радостно от это­го, то стыдно и неловко. Гости разъезжаются, Пьер остается наедине с Элен, остальные подгля­дывают за дверью. Ничего не происходит. Князь Василий решительно идет в маленькую гостиную, радостно подходит к Пьеру и с торжеством в голо­се говорит о том, как он счастлив. Он говорит, что жена ему все рассказала, что он любил отца Пье­ра, что Элен будет ему хорошей женой. Через полтора месяца Пьер и Элен были обвенчаны. Пьер поселился в заново отделанном доме графов Безуховых.

Николай Андреевич Болконский получает пись­мо от князя Василия, в котором тот сообщает о приезде. В душе старика рождается презрение. В день приезда гостей он пребывает в плохом на­строении, срывается на домашних, приказывает снова засыпать снегом расчищенную дорожку.

Князь Василий и Анатоль приезжают вечером. Для Анатоля жизнь похожа на непрерывное уве­селение, так же он относится и к этой поездке. Княжна Марья со страхом ждет встречи с гостями.

Маленькая княгиня и мадемуазель Бурьен, ее подруга, обсуждают приехавшего красавца. Они наряжаются и начинают думать, как бы приодеть княжну Марью. Марья волнуется, чувствует себя оскорбленной, ей не нравится, что этого никто не понимает. Марья некрасива, поэтому маленькая княгиня и мадемуазель Бурьен не боятся ее наря­жать. Марья готова разрыдаться, просит оставить ее в покое. Вместе с тем ей хочется выйти замуж, быть любимой и иметь собственного ребенка. Преж­де чем спуститься в гостиную, она молится.

Марья была покорена красотой Анатоля и чуть презрительными манерами. Он же, увидев маде­муазель Бурьен, считает, что в Лысых Горах мож­но неплохо провести время.

Старый князь раздумывает, стоит ли расста­ваться с княжной Марьей, по любви ее не возьмут замуж, только из-за богатства. Он не против это­го, но желает видеть достойного претендента.

Выйдя к гостям, Болконский делает Марье бес­церемонные замечания и говорит князю Василию, что хотел бы получше узнать его сына. Ему предла­гается пожить в имении. Княжне Марье Анатоль кажется добрым и мужественным. Мадемуазель Бурьен тоже решает, что этот человек ей вполне подходит.

Старый князь разговаривает с Марьей о браке. Она согласна выйти замуж. Марья возвращается через зимний сад и видит Анатоля, который обни­мает мадемуазель Бурьен. Марья решает не пре­пятствовать ее счастью и отказывает Анатолю.

В середине зимы, после долгого перерыва, Рос­товы получили письмо от Николая. Тот сообщил, что был произведен в офицеры, получил ранение. Наташа разговаривает с Соней о Николае, удивля­ется ее постоянству - та по-прежнему его любит. Сама Наташа уже забыла Бориса, теперь, кажет­ся, она увлечена графом Безуховым. Домашние за­читывают письмо Николая до дыр, коллективно пи­шут ему ответ, собирают и деньги.

12 ноября армия Кутузова на стоянке около Ольмюца готовится к смотру двух императоров, русского и австрийского. Николай Ростов получа­ет послание от Бориса, в котором тот говорит, что его полк ночует неподалеку.

Борис предлагает Ростову передать письмо из дома и деньги. Деньги будут Николаю весьма кста­ти, он сильно потратился.

Во время похода Борис находился рядом с Бер­гом, нынешним ротным командиром. Это был очень аккуратный человек, который был на особом счету у начальства, и потому его финансовое положение было устойчивым. Борис во время похода знако­мился со многими людьми, которые могли быть ему полезны.

Борис и Берг играют в шахматы, внезапно к ним врывается Николай Ростов. Он награжден Геор­гиевским крестом. Николай высказывает недо­вольство тем, что Берг не уходит, - он мешает ему поговорить наедине с приятелем. В письмо из дома вложено рекомендательное письмо к князю Багратиону, Николай его отбрасывает с презри­тельным видом, считая службу в штабе лакейским занятием. Николай начинает рассказывать, как его ранило. В это время входит князь Андрей Болкон­ский, которого ждал Борис.

Андрей симпатизирует Борису, поэтому хочет исполнить его просьбу. Он надеялся застать его одного, разочарован, что встречает еще и Ростова. Болконский упрекает Ростова в том, что тот рас­сказывает про Шенграбенское дело, хотя на са­мом деле там не бывал. Ростов спорит, настаивает, что бывал, что еще больше озлобляет Андрея. Он уверен в том, что все это пустые рассказы, и не более того. Ростов с презрением высказывается о «штабных молодчиках». Князь Андрей понима­ет, что тот вызывает его на дуэль. Вместе с тем по­нимает, что она сейчас недопустима, и рекомен­дует Ростову все забыть.

Болконский уходит, Ростов уезжает в свой полк, думая по дороге о странной особенности. Из всех людей, которых он знал, никого бы он так не же­лал видеть в числе своих друзей, как этого нена­вистного ему адъютанта.

На следующий день проходит смотр австрийских и российских войск, пришедших из России и вер­нувшихся из похода с Кутузовым. Генералы и сол­дат чувствуют странный парадокс: с одной сторо­ны, от них ничего не зависит, но вместе с тем они могут все. Подъезжают императоры, армия актив­но приветствует Александра. Ростов стоит в пер­вых рядах кутузовских войск. Император подъез­жает к ним первым.

Каждый офицер в строю испытывает чувство гордости, сознает свое могущество и преисполнен огромного уважения к государю. Ростов думает, что он был бы счастлив, если бы мог умереть за своего царя. После смотра все офицеры едины в своем горячем желании служить под предводи­тельством самого государя, идти под его коман­дованием против неприятеля. Все были уверены в победе. Среди царской свиты Ростов замечает Болконского.

На следующий день к князю едет рекомендо­ванный ему Борис Друбецкой. У него большое же­лание служить адъютантом при высокопоставлен­ном человеке. Князя Андрея он не застает и на следующий день снова отправляется в Ольмюц. В момент его приезда князь Андрей общается с по­жилым русским генералом в орденах, но, заметив Бориса, подходит к нему, чем чрезвычайно его ра­дует: мол, Борис для него интереснее, чем уважае­мый военный.

Князь Андрей предлагает устроить Бориса к Долгорукову. Во дворце идет военный совет. Не­смотря на возражения Кутузова и князя Шванценберга, решено немедленно наступать и дать генеральное сражение. О Борисе поговорить не удается. На следующий день войска выступают в поход, и до самого Аустерлицкого сражения Бо­рис остается в Измайловском полку.

Эскадрон Денисова оставлен в резерве. Утром Ростов слышит пальбу впереди, видит, как назад привозят раненых и как казаки проводят отряд французских кавалеристов. Возвращающиеся сол­даты и офицеры рассказывают о блестящей побе­де, собираются в кружки, выпивают, закусывают. Подводят пленного французского драгуна. Ростов покупает у него лошадь и обещает, что будет ее беречь. Он дает французу денег, это видит импе­ратор Александр.

Николай в восторге, сам государь удостоил его вниманием. И император, и офицеры чрезвычай­но рады якобы блестящей победе, за которой на самом деле кроется всего лишь захват француз­ского гарнизона. На праздновании в честь произ­ведения Денисова в майоры захмелевший Ростов произносит весьма запутанный тост за императо­ра и блестяще одержанную победу.

На следующий день проходит слух о том, что государь занемог от вида тяжело раненных и мерт­вых людей. Приезжает французский парламен­тер Савари, предлагает установить мир и устроить личную встречу императоров Александра и Напо­леона. Во встрече отказано, вместе с парламенте­ром отправляют князя Долгорукова для проведе­ния переговоров.

Русские войска продолжают продвигаться впе­ред, французская дивизия отступает. Царит все­общее оживление. Начинается движение восьми­десятитысячной армии.

Сосредоточенное движение было похоже на пер­вое движение серединного колеса больших башен­ных часов, за которым пошли вертеться другое, третье, и все быстрее и быстрее стали вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно двигались стрелки, показывая результат движения. Полководцы об­суждают планы сражения.

Долгоруков считает, что медлить нельзя, Напо­леона страшит генеральное сражение. Князь Анд­рей продвигает собственный план флангового дви­жения. Он задает Кутузову вопрос о его ожиданиях относительно завтрашнего выступления. Тот уве­рен, что сражение будет проиграно. На квартире Кутузова идет военный совет. Присутствуют все начальники колонн с планами сражения. Багра­тион приехать отказался.

Командовать сражением предписано Вейройтеру. Он докладывает свой план, но Кутузов его не слушает. Перед войсками стоит очень непрос­тая задача. Есть опасность атаки французской ди­визии.

Велик риск проиграть битву, но Кутузов говорит о том, что менять план сражения нельзя, поэтому единственное, что остается, - это хорошо выспать­ся перед сражением. Все расходятся.

Князь Андрей размышляет о возможности близ­кой смерти. Воспоминания проносятся в его созна­нии. Представляется последнее прощание с отцом, с женой, вспоминается первое светлое чувство, которое он к ней испытывал. Андрею жаль супру­гу и себя тоже жаль.

В преддверии сражения все начальники пре­бывают в замешательстве. Андрей излагает свой план битвы. Все понимают, что это действительно спасение, однако никто не в силах исполнить пред­ложенное. Болконский сам берет полк, дивизию, требует, чтобы уже никто не вмешивался в его рас­поряжения, и ведет свою дивизию к решительно­му пункту. Победа была одержана.

Андрей признается себе в том, что только воен­ная слава интересует его и пробуждает желание действовать. Ему жаль родных и любимых, но да­же это не может остановить его, отвратить от во­енной карьеры.

«Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страш­но. И как ни дороги, ни милы мне многие люди - отец, сестра, жена, - самые дорогие мне люди, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать».

Ростов в полузабытье объезжает передовую цепь. Вдруг слышит протяжные крики тысяч людей, до­носившиеся оттуда, где был неприятель. По всей линии войск французов горят огни. Князь Багра­тион с князем Долгоруковым выезжают на место. Ростов остается ординарцем при Багратионе. Кри­ки и огни в неприятельской армии вызваны по­явлением императора.

Утром следующего дня начинается суматоха. Во время движения австрийской кавалерии, шед­шей на левом фланге, высшее начальство решило, что центр союзной дивизии слишком отдален от правого фланга. Всей кавалерии был отдан при­каз перейти на правую сторону. Несколько тысяч человек продвигались перед пехотой, вынужден­ной простаивать в ожидании. Австрийский колон­новожатый скандалит с русским генералом. Вой­ска в простое падают духом. Русские из первой, второй и третьей колонн не рассчитывают встре­тить внизу над речкой неприятеля. Вокруг густой туман, люди не видят, что уже окружены. Пере­стрелка идет медленно, приказания командиров не поступают вовремя. Начальники и адъютанты блуждают по незнакомой местности, теряют сво­их. Четвертая колонна вместе с Кутузовым стоит на Праценских высотах.

У деревни Шлапанице на высоте стоит Напо­леон в окружении своих маршалов. Видимость ве­ликолепная, вокруг светло. Сегодня торжествен­ный день для французской армии, годовщина коронования Наполеона. С рассветом он дает знак маршалам. Начинается наступление. Главные си­лы французов направляются к Праценским высо­там, с которых русские войска спускались налево в лощину.

Кутузов в плохом настроении, недоволен пла­ном и тем, как он выполняется. Князь Андрей по­нимает, что вокруг полный хаос. Представлялось, что неприятель еще далеко. Появляются русский и австрийский императоры со свитами, выказыва­ют нетерпение. Кутузов резко отвечает Александ­ру, но приказывает наступать.

Кутузов, отъехав подальше, останавливается у одинокого заброшенного дома, разговаривает с австрийским генералом. Адъютант, глядя в под­зорную трубу, кричит о приближении французов. Всеобщая растерянность, суета, беготня. Болкон­ский старается не отставать от Кутузова, Несвиц­кий кричит ему, что если он не уйдет сейчас, то будет взят в плен. Кутузов продолжает стоять на том же месте. Из его щеки течет кровь, он достает платок. Андрею на его вопрос, не ранен ли он, ука­зывает на бегущих и называет их своей раной.

Остановить бегущих невозможно. Французы ата­куют батарею. Увидев Кутузова, стреляют по не­му. Подпрапорщик, стоявший со знаменем, выпус­тил его из рук. Кутузов указал на него Болконскому. Князь Андрей соскочил с лошади, схватил знамя и с криком «Ура!» побежал вперед. Весь батальон устремляется за ним. Болконский уже недалеко от батареи, и тут его будто бы ударяет по голове со всего размаха крепкой палкой кто-то из бли­жайших солдат. Он падает на спину, над ним нет ничего, кроме высокого неба с тихо ползущими по нему серыми облаками. Андрей размышляет о не­бе, удивляется, как же он не видел его раньше. Болконский счастлив. Оттого, что узнал наконец небо, оттого, что, кроме него, ничего нет.

На правом фланге у Багратиона выступление еще и не начиналось. Полководец не желает при­нять требование Долгорукова о начале. Стремясь избежать ответственности, он предлагает Долго­рукову отправить посланца к главнокомандую­щему, чтобы узнать его волю. Посылают Ростова.

В это утро Николай чувствует в себе смелость и решительность, он бодр и в хорошем настроении. Увидев бой, остановился посмотреть. Несколько всадников скакали в его направлении. Ростов дви­нулся дальше.

Наперерез ему показалась масса кавалеристов в белых блестящих мундирах, которые могли смять его. Все обошлось. По дороге впереди себя, в тылу русских войск, Николай слышит близкую ружей­ную стрельбу. Это русские и австрийцы стреляют друг в друга. Наперерез Ростову бежали толпами русские и австрийские солдаты.

Ростов ищет Кутузова и государя у деревни Праца. Навстречу ему проходят толпы расстро­енных войск. Дорога запружена, ее обстреливают французские батареи. Кто-то говорит Ростову, что государь ранен, а Кутузов убит.

Ростов продолжает ехать в том направлении, которое ему было указано. Налицо были все приз­наки проигранного сражения. Неожиданно Ростов наталкивается на государя. Он бледен, глаза вва­лились. Ростов решил не спрашивать у него ни­каких распоряжений, ясно, что битва проиграна. В отчаянии он проезжает мимо.

Скоро стало ясно, что сражение было проигра­но на всех пунктах. Андрей Болконский лежит, сжимая древко знамени в руке, истекает кровью и бессознательно стонет тихим детским стоном. К вечеру он очнулся. Ему слышатся звуки прибли­жающегося топота лошадей и разговор по-французски. Он открывает глаза и видит Наполеона с двумя адъютантами. Наполеон говорит, что это прекрасная смерть. В эту минуту Наполеон ка­зался Андрею маленьким и ничтожным челове­ком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нему облаками. Болконскому было совершенно все равно в эту минуту, кто сто­ит над ним, что говорит о нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал толь­ко, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрас­ной, потому что он иначе понимал ее теперь. На­полеон замечает, что князь Андрей жив, и прика­зывает позаботиться о нем.

Князь Андрей очнулся в госпитале среди рус­ских раненых и пленных офицеров. Приезжает Наполеон, хвалит русских за храбрость, те бодро ему отвечают. Андрей молчит. Все интересы, за­нимавшие Наполеона, в эту минуту казались ему мелочными, как и сам французский император, который прежде был его героем. Тщеславие и ра­дость победы проигрывали в сравнении с тем вы­соким, справедливым и добрым небом, которое Бол­конский видел и понял. Глядя в глаза Наполеону, Андрей думает о ничтожности величия, о ничтож­ности жизни, значения которой никто не мог по­нять, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто из живущих не мог объяснить.

Андрею возвращают снятый с него золотой об­разок, подаренный Марьей. У Болконского начи­нается бред. Представляются тихая жизнь и спо­койное семейное счастье в Лысых Горах. Вдруг появляется маленький Наполеон и приносит со­мнения и муки. Только небо обещает успокоение.

В числе других безнадежных раненых князь Андрей был сдан на попечение жителей.

Здесь искали:

• война и мир 1 том 3 часть краткое содержание
• война и мир 1 том 3 часть
• война и мир том 1 часть 3 краткое содержание

Часть 1

В декабре 1811 года на границе Западной Европы и России начались сосредотачиваться вооружённые силы. Император Александр начал готовиться к войне: проводить смотры и манёвры. В январе 1812 года, В Вильне, где жил император, даётся бал в его честь. На балу государю Балашев приносит письмо, в котором сообщается, что Наполеон напал на Россию без объявления войны. Александр никому не говорит о начале военных действий и веселье продолжается. Император отправляет с Балашевым ответное письмо Наполеону, в котором хочет договориться о заключении мирного договора. Балашев прибыв ко двору французского императора, был поражён роскошью дворца. Наполеон, прочитав письмо, раздражённо ответил, что не виноват в начале войны и удалился. За обедом Балашева расспрашивали о жизни в Москве, о количестве жителей, домов и церквей.

Андрей Болконский едет в Петербург для того чтобы разыскать Курагина и вызвать его на дуэль, но Анатоль получил назначение в молдавскую армию. Андрей встречает Кутузова, который тоже предлагает ему служить в молдавской армии, Болконский не теряет надежду найти Курагина и поэтому соглашается, но Анатоль уже успел вернуться обратно в Петербург. Андрей получает новое назначение и переходит служить в Западную армию. В начале лета он приезжает в штаб своего полка, он узнаёт, что в нём существуют несколько разных партий, у которых разные взгляды на военные действия.

За время отпуска Николая Ростова произвели в ротмистры, он продолжал служить в своём полку. Графиня Ростова сообщает Николаю о болезни Наташи и просит вернуться домой, но не может оставить полк перед началом боевых действий. Недалеко идут бои, и однажды гусары увидели, как французские драгуны преследуют русских улан, Ростов решил им помочь и без приказа повёл эскадрон в атаку. Николай больше не испытывал страха и ему удалось ранить и взять в плен французского офицера, за что его наградили Георгиевским крестом.

Из-за болезни Наташи, Ростовы не поехали на лето в деревню, а остались в городе. Их часто посещал Пьер, был очень внимателен к Наташе, но о своих чувствах к ней ничего не говорил, ведь он всё ещё был женат на Элен. Наташа стала очень религиозной, часто молилась и вспоминала своё беззаботное детство, которое было уже не вернуть. Пётр Ростов мечтает попасть на войну, и пытается уговорить родителей, но они категорически против, им хватает переживаний за Николая.

Император собирает большое дворянское собрание, на котором принимает пожертвования для ополчения.

Часть 2

Андрей Болконский в письме сообщает отцу о том, что русские войска отступают, и просит их уехать в Москву, но старый князь ничего не предпринимает. Наполеон подходит к Смоленску, вскоре русские получают приказ о сдаче города, так как силы неравны, и они не могут удержать оборону. Жители, оставшиеся в городе, поджигают свои лавки, чтоб ничего не досталось французам. Андрей снова пишет письмо домой и сообщает, что Лысые Горы будут захвачены через неделю. Маленький князь вместе с гувернёром уезжают в Богучарово, а Марья остаётся с отцом, так как он решает защищать свою землю, но на следующий день у него случается сердечный приступ и его немощного тоже отправляют в Богучарово. По приезду Марья узнаёт, что Десаль увёз Николая в Москву. Старый князь находиться при смерти, надежды на улучшение нет, он просит у Марьи прощение за то, что он так плохо к ней относился и благодарит за заботу и терпение. Марья должна бы радоваться, что, наконец-то, будет свободна, а она наоборот всю ночь молится о выздоровление отца, но утром с ним случается ещё один приступ и он умирает.

Кутузова производят в фельдмаршалы, и в салонах, в Москве обсуждают его назначение. Жизнь в Москве не изменилась, война всем кажется очень далёкой и не страшной. А Наполеон уже подходит к Москве, он пытается вступить в бой, но русские постоянно избегают сражения.

Николай Ростов наказывает своего слугу Лаврушку за нерадивость и отправляет его в деревню воровать кур, где Лаврушка попадает в плен к французам. Лаврушка притворяется, что не узнал Наполеона и отвечает на все его вопросы, а когда ему сообщают, кто с ним говорил, сильно изумляется, за его "честность" его отпускают, но почему то никому не рассказывает об этой встречи.

Княжна Марья хочет уехать в Москву, но крестьяне хотят остаться в Богучарове, чтоб наладить торговлю с французами, и поэтому не отпускают её. Николай Ростов вместе с своим подопечным юнкером Ильиным едет в Богучарово за сеном, не зная, что это поместье Болконских. Оценив ситуацию, он помогает Марье уехать в Москву.

Пьер решает продать своё поместье, чтобы за свой счёт обмундировать полк. По дороге в Можайск Безухов слышит о потери русскими Шевардинского редута. В городе он встречается с Андреем, и сообщает ему, что хочет участвовать в сражении. Они долго обсуждают позиции и военную тактику, хотя Пьер мало чего понимает.

Начинается Бородинское сражение, у русских очень неудобное расположение войск. Безухов прибегает на поле боя и всем мешает, потом один из знакомых зовёт Пьера на курган. Вскоре на кургане батарею начинают обстреливать, раненых уносят с поля боя, остаётся всего восемь снарядов и Пьер бежит за ними, но в ящик попадает ядро и все снаряды взрываются. Он бежит обратно и видит, что на кургане французы, Пьер хватает одного за горло, но тут начинают наступать русские и французы бегут.

Находившийся в резерве полк князя Андрея был расстрелян из орудий, они потеряли много людей, даже не сделав ни одного выстрела. Рядом с Болконским разрывается ядро и он получает смертельную рану в живот. Его относят в госпиталь, где рядом с ним раненому ампутируют ногу, в этом человеке он узнаёт Анатоля Курагина.

Наполеон не рискнул снова пойти в наступление, так как видел, что русские хоть и потеряли много людей всё равно держаться стойко. Победа в Бородинском сражении досталась русским очень тяжело, им было больно смотреть на поле боя усеянное телами погибших.

Часть 3

Кутузов в штабе собирает всех военных начальников, они обсуждают дальнейшие военные действия, и приходят к одному выводу: Москву защитить они не смогут, так как понесли большие потери. Русские получают приказ отступать, а жители начинают покидать город.

В Петербурге общество обсуждает поведение Элен Безуховой, которая совершенно забыла о своём замужестве и закрутила сразу два романа: с иностранным принцем и с влиятельным вельможей. Элен пообещала огромные пожертвования католической церкви, но с условием, что её освободят от брака с Пьером. Оба её любовника готовы на ней жениться, но она сообщает всем своим друзьям, что ей сложно сделать выбор, так как она любит их обоих. Элен отправляет Пьеру письмо, в котором просит без формальностей развестись, чтоб она могла снова выйти замуж.

Ростовы до последнего остаются в Москве, по городу идут обозы с ранеными, и Наташа предлагает разместить раненых в их доме, а граф отдаёт несколько повозок, чтоб их могли всех разместить для дальнейшего пути. Наконец, сборы закончены, и Ростовы покидают город.

В Москве начинаются беспорядки, ведь простой люд остался без хозяев. Растопчин не может понять, как Кутузов мог оставить Москву французам, он считает, что город нужно было защищать до последней капли крови. Толпа людей собирается на городской площади перед управой и требуют отдать им изменника. Растопчин выводит Верещагина и приказывает толпе убить его. Народ забивает его до смерти.

Французы входят в город, им почти не оказывают сопротивления: только на входе в Кремль несколько человек пытаются их остановить.

Пьер решает не покидать Москву, а остаться и убить Наполеона. Он останавливается в доме своего покойного друга - масона Иосифа Алексеевича, чтоб разобрать библиотеку. Французы приходят осмотреть дом и расселить в нём солдат, и сумасшедший брат Иосифа хватает пистолет и стреляет в офицера, но Пьер выбивает у него оружие. Рамбаль, так звали француза, благодарит Пьера и приглашает на ужин. Пьеру неприятно общение с Рамбалем, но он не может уйти, и весь вечер они беседуют о войне, жизни и женщинах.

Ростовы приезжают в Мытищи и видят вдалеке зарево от пожаров в Москве. Наташа узнаёт, что в обозе с ранеными находится князь Андрей, и ночью отправляется на его поиски. Врач говорит, что у Андрея нет шансов выжить, Наташа просит у князя прощение и начинает за ним ухаживать.­

Проснувшись утром, Пьер вспоминает о своём желании убить Наполеона и взяв кинжал отправляется на его поиски. По дороге он спасает маленькую девочку, но не знает кому её отдать, и тут видит, как французы снимают сапоги со старика, а потом срывают ожерелье с шеи девушки. Пьер отдаёт ребёнка какой - то женщине и набрасывается на французов, один убегает, а второго Пьер начинает душить, но появляется французский конвой и они арестовывают Пьера.

• Николай Ростов – сын графа Ильи Андреевича Ростова. В третьей части первого тома занимает важное место в повествовании, показан на войне – как отважный офицер, преданный родной Отчизне и императору Александру. Он просто благоговеет перед государем и готов без раздумий отдать жизнь за него и Родину.
• Андрей Болконский – в этой части произведения показан как возмужавший молодой человек, адъютант Кутузова, для которого на первом месте стоит вопрос о защите Родины от врага. Переоценка ценностей героем происходит во время ранения. Он понимает важность вечного перед временным, наблюдает величие высокого голубого неба и осознает, как в сравнении с ним ничтожно то, что происходит на земле, где люди ненавидят друг друга.
• Главнокомандующий Михаил Илларионович Кутузов – в третьей части первого тома романа «Война и мир» показан как мудрый полководец, переживающий за русскую армию и самоотверженно сражающийся с врагом. Он возражает против плана Вейротера, но к мнению главнокомандующего в этом случае не прислушиваются. Результатом становится то, что в этом бою армия терпит поражение, а сам Кутузов получает ранение в щеку.
• Наполеон Бонапарт – реальная историческая личность, французский император, который пошел войной на Россию. В третьей части первого тома произведения показан как человек, которому, как это ни парадоксально, присуща жалость к пленным раненым русским солдатам. Приказывает своему доктору Ларрею осмотреть раненого Андрея Болконского.
• Анатоль Курагин – отрицательный персонаж романа «Война и мир», человек, противящийся доброму и хорошему. Любит кутежи, пьянки, хитро обольщает женщин.
• Марья Болконская – дочь князя Николая, испытывающая давление и даже оскорбления со стороны отца. Девушка понимает, что папа делает это не со зла, и смиряется. Марья – очень положительная героиня, обладающая благородными качествами характера. Она не только прощает подлый поступок мадмуазель Бурьен, но и совершенно искренне желает, чтобы подруга была счастлива с Анатолем.
• Князь Николай, отец семейства Болконских – человек строгих правил, который очень любит свою дочь, но относится к ней сурово и порой без снисхождения, желая во что бы то ни стало правильно воспитать.
• Мадмуазель Бурьен – живет в семье Болконских как компаньонка. Это женщина, которая не дорожит хорошим к ней отношением и при первом же случае предает Марью.
• Князь Василий – отец Елены, Анатоля и Ипполита Курагиных, человек, желающий преуспеть, с целью чего сближается с полезными людьми. Когда Пьер Безухов стал богатым графом, Василий придумал план, как женить на нем свою дочь Элен.
• Пьер Безухов – в третьей части первого тома показан как богатый молодой человек, пред которым предстает выбор – жениться ли на Элен Курагиной. К сожалению, не имея мужества противостать обстоятельствам, он соглашается на этот брак, хотя в душе и понимает, какие нехорошие последствия влечет за собой этот опрометчивый шаг.

Глава первая

Князь Василий был светским человеком, который просто хотел преуспеть, при этом не желая никому зла. Интересом его жизни были планы по сближению с полезными, по его мнению, людьми. Так как Пьер Безухов внезапно стал очень богатым, у Василия созрело решение выдать замуж за него свою дочь Элен.

Что же касается самого Пьера, то он «после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою…» К неожиданно разбогатевшему молодому человеку стали относиться совершенно иначе, чем прежде: даже со злыми и враждебными происходила метаморфоза, они становились нежными и любящими. Например, старшая из княжон, ранее испытывающая к Пьеру откровенную неприязнь, переменилась к нему в отношении, делая вид, что испытывает сожаление по поводу ранее происходивших между ними недоразумений. Тем более добрее княжна стала с тех пор, когда Пьер по просьбе князя Василия подписал вексель на 30 тысяч в ее пользу.

Предлагаем ознакомиться с в романе Льва Николаевича Толстого “Война и мир”, проследить за их судьбами и узнать качества характера.

Наивный Пьер верил в искренность этих людей, начавших относиться к нему так хорошо. Но жалел и о прежних друзьях, из которых в Петербурге не осталось многих. В один из зимних дней молодой человек получил от Анны Шерер записку с приглашением, где сообщалось о прекрасной Элен, на которую невозможно не любоваться. Он согласился. Однако, девушка заманивала его в свои сети только лишь из корысти, но Пьер, смутно чувствуя, что надвигается что-то плохое, все же не мог противостать мнению светского общества.

Глава вторая

Намерением князя Василия было женить его сына Анатоля на дочери Николая Болконского, с целью чего он решил посетить его имение. Но прежде, чем осуществить этот план, возникла необходимость решить вопрос с Пьером Безуховым, который, даже помимо своей воли, привязывался к Элен Курагиной.

Убеждая себя, что Елена – прекрасная девушка, молодой человек в душе понимал, что это далеко не так, и желал разорвать с ней отношения. Но для этого нужна была решимость, а её у Пьера не было, тем более, что внешние обстоятельства все более и более способствовали встречам с красивой дочерью князя Василия.

В день именин Элен у князя ужинало немного людей, в основном близких. Все чувствовали, что должно случиться что-то важное. Гости были в веселом настроении, только Пьер и Элен подсознательно понимали, что они сейчас находятся в центре судьбоносного события. Когда мало-помалу посетители разошлись, князь Василий с выражением торжественности на лице решительно вошел в гостиную и благословил Пьера и дочь Елену как жениха и невесту. Через полтора месяца они обвенчались.

Глава третья

Князь Николай Болконский получил письмо от Василия Курагина, который сообщал о скором визите к нему вместе с сыном Анатолем. Наконец, гости, к большому неудовольствию князя Николая, переступили порог дома Болконских. Но зло свое Николай Андреевич сорвал на слугах, приказав закидать снегом расчищенную для «министра» дорогу. Затем посыпались придирки – и в адрес дочери, и по поводу якобы грязной тарелки. Гнева князя испугалась даже маленькая княгиня, по этой причине не пожелавшая выйти из своей комнаты.

Однако, после обеда князь смягчился, и подошел к испуганной невестке, которая при виде его побледнела. Однако, Николай Андреевич уже был в лучшем настроении.

В виду того, что приехали гости, стали наряжать княжну Марью, забывая о том, что некрасивое лицо невозможно изменить. А девушка, понимая это, чуть не плакала и просила оставить её. Конечно, она мечтала о семейном счастье, но боялась, что из-за своей неприглядной внешности никогда не станет женой. Терзаясь такими мыслями, Марья получила утешение от Господа, который говорил с ней в сердце её: «Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить его волю».

Глава четвертая

Наконец, княжна Марья вошла в комнату, где сидели Василий Андреевич с сыном. Анатоль в первый день знакомства с дочерью князя казался очень молчаливым, однако, осознание своего превосходства прослеживалось во всем его поведении. «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться?» – будто бы говорил он своим видом.

Впрочем, затем между гостем и домочадцами завязалась непринужденная беседа, в которой активно участвовала мадмуазель Бурьен.

Сердился по поводу приезда нежеланных гостей только князь Николай, подсознательно понимая, что очень не хочет выдавать свою дочь замуж. Он был очень не рад тому, что Марья без его спроса красиво нарядилась и снова в резкой форме сделал ей замечание, чем довел бедную девушку до слез.

Однако, все три женщины – княжна Марья, Лиза и мадмуазель Бурьен – были польщены вниманием молодого человека, появившегося в их доме и, по их мнению, скрасившего однообразную жизнь.

Глава пятая

Под впечатлением событий прошедшего дня женщины долго не могли заснуть. Марья размышляла о «добром» Анатоле, и на нее вдруг напал такой страх, что пришлось попросить горничную ночевать с ней в комнате. Мадмуазель Бурьен долго гуляла по зимнему саду, а маленькая княгиня никак не могла хорошо улечься: «все было тяжело и неловко».

Князь Николай, очень недовольный реакцией Марьи на Анатоля, чувствовал себя оскорбленным. Он замечал, что молодой человек смотрит только на мадмуазель Бурьен, и хотел открыть глаза наивной дочери.

Действительно, Анатоль стал флиртовать с компаньонкой Марьи. А князь, то становясь ласковым, то впадая в грубость, пытался в разговоре с дочерью узнать, действительно ли она хочет замуж за Анатоля. «Он тебя возьмет с приданым да кстати захватит mademoiselle Bourienne. Та будет женой, а ты…» – выпалил он в сердцах. На глазах княжны снова появились слезы. На самом деле, отец, может, сам того до конца не осознавая, хотел предостеречь свое дитя от непоправимой ошибки, хотя и предоставлял дочери в этом вопросе свободу выбора. Однако, его опасения по поводу распутного поведения гостя подтвердились. Княжна Марья увидела обнимающихся Анатоля и Бурьен. Реакция несостоявшейся невесты была удивительной: вместо того, чтобы обидеться на соперницу, она начала утешать её, обещая, что все сделает для счастья подруги, которая «так страстно его любит», «так страстно раскаивается». И, к радости отца, объявила при князе Василии, что не хочет выходить замуж за Анатоля.

Глава шестая

Ростовы долго не получали известий о сыне Николае, как вдруг пришло письмо. Обрадованный граф зашел в свою комнату, чтобы прочитать столь долгожданную весточку. Анна Михайловна, которая до сих пор жила у Ростовых, увидев реакцию отца на письмо сына – он и рыдал, и смеялся одновременно, – предложила свою помощь. Илья поделился с ней известиями о Николае, рассказав, что он был ранен, а теперь произведен в офицеры.

Наталье Анна Михайловна сначала не хотела говорить, что пришло письмо от брата, но затем, уступив настойчивым просьбам, призналась, взяв с нее слово держать это в секрете. «Честное, благородное слово, никому не скажу…» – пообещала Наташа, но тут же помчалась с новостью к Соне. Так домашние, включая и брата Петю, и графиню (которой решили признаться позже, чтобы не расстроить) узнали о письме.

Наконец, «письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук». Каждый из членов семьи посчитал нужным передать ответную весточку. К письмам были приложены деньги – шесть тысяч на обмундирование и разные вещи.

Глава седьмая

12-го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – австрийского и русского. Николай Ростов узнал, что родные передали деньги и письма, нужно их получить у Бориса в условленном месте. Это было как нельзя кстати, потому что средства молодому человеку были крайне необходимы – и он поехал в гвардейский лагерь, который находился рядом. Наконец, друзья, Борис и Николай, полгода не видевшие друг друга, встретились. Им было о чем поговорить после вынужденной разлуки. К друзьям присоединился Андрей Болконский, которому не понравились рассуждения Ростова о том, что штабные получают награды, просто отсиживаясь в тылу. Но князь корректно, не прибегая к оскорблениям, остудил пыл молодого человека.

Глава восьмая

На следующий день после того, как состоялось свидание Бориса и Николая, прошел смотр австрийских и российских войск. Ростов, находящийся в первых рядах российской армии, радуется, видя императора, приветствующего войско. Он испытывал «чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества» и готов был без раздумий, если это понадобится, отдать жизнь за родную Отчизну, за царя. Еще большую радость произвело известие, что доблестные воины заслужили георгиевские знамена.

Николай с таким восторгом воспринял происходящее, что, увидев Андрея Болконского среди свиты, в душе сразу простил ему вчерашние слова. «В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды?!» – думал он.

Глава девятая

На следующий день после смотра Борис принял решение поехать в Ольмюц к Андрею Болконскому, чтобы снискать расположение столь важного лица и, если возможно, по его протекции быть произведенным в адъютанты. Неудивительно, что он хотел сделать карьеру, ведь, в отличие от Николая Ростова, не имел больших денег. Невольно в душу закрадывалась зависть.

Предлагаем любознательным и вдумчивым читателям в романе Льва Николаевича Толстого “Война и мир”.

После некоторых препятствий аудиенция между Болконским и Борисом, наконец, состоялась. Андрей был рад покровительствовать молодому человеку, помочь ему продвинуться «в светском деле», чтобы потом ощущать чувство гордости за полезное дело – и привел Бориса в Ольмюцкий дворец, к князю Долгорукову. Но, как ни старался он замолвить слово за юношу, мешали преграды. Когда Андрей уже начал было просить о деле Бориса, Долгорукова внезапно вызвали к императору. Молодой офицер, так желающий продвинуться по карьерной лестнице, пока остался в Измайловском полку.

Глава десятая

Эскадрон, в котором служил Николай Ростов, был оставлен в резерве и не участвовал в сражении по занятию города Вишау. Но русская армия смело воевала с противником, и в результате одержала блестящую победу. В то время был захвачен в плен целый эскадрон французов.

Николай стал свидетелем того, как двое казаков вели пешком пленного драгуна, которым оказался «молодой малый, альзасец, говоривший по-французски с немецким акцентом». Захваченный в плен француз просил пожалеть его лошадку.

В этот день произошло еще одно событие, сыгравшее роль в жизни Ростова. Гусары увидели проезжавшего государя Александра, и это наполнило душу Николая настоящим счастьем и восторгом. Даже его друг Денисов шутил по этому поводу, что Ростов «влюбился в царя».

Глава одиннадцатая

Чувствительный царь Александр не остался равнодушным при виде раненых и убитых и, находясь под впечатлением, заболел. 17 ноября в Вишау приехал французский офицер по имени Савари и требовал свидания с русским императором.

Целью «присылки Савари» было предложение мира и свидания двух императоров – французского и русского, однако, государь отказался от личной встречи и на переговоры с Наполеоном был отправлен Долгоруков.

Бонопарт боялся генерального сражения, и этим хотели воспользоваться русские офицеры, полагающие, что теперь непременно победа будет за русской армией. Однако, главнокомандующий Кутузов имел по этому поводу совершенно противоположное мнение, считая, что битва будет проиграна.

Глава двенадцатая

В результате военного совета, который весьма неохотно возглавлял Кутузов и на котором присутствовал князь Андрей Болконский, было решено исполнить диспозицию к атаке неприятеля, воплотить план Вейротера – даже вопреки тому, что с ним был не согласен главнокомандующий. Андрей Болконский тоже хотел высказать по этому поводу свои мысли, но ему это не удалось.

Глава тринадцатая

Из-за плохой видимости – стоял сильный туман – русские не имели возможности начать сражение. Была ночь. Ростов, находясь в полудреме, мечтал о том, как расскажет сестре Наталье, что видел самого государя. Вдруг раздалось несколько выстрелов.

Ростов, подъехавший к отряду Багратиона, просил, чтобы его приставили к первому эскадрону, и его желание было исполнено. Тем временем армия противника тоже готовилась к сражению. Наполеоном был зачитан приказ о наступлении.

Глава четырнадцатая

Армии готовятся к сражению под Аустерлицем. В движении колонн наблюдается беспорядок, что сразу же замечает Кутузов. Туман никак не рассеивается. Для Наполеона этот день – годовщина его коронования – был торжественным. Наконец, он снял перчатку с красивой белой руки и дал приказ начинать дело.

Глава пятнадцатая

Для князя Андрея Болконского наступала давно желанная минута. Кутузов передал генералу приказ строить солдат в колонны и затем идти в обход деревни. Но между ними возникли разногласия, так как генерал предполагал построиться за деревней. Обстановка накалялась.

Увидев своего адъютанта Андрея, Кутузов немного смягчился и произнес: «Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли третья дивизия через деревню. Велите ей остановиться и ждать моего приказания…»

После этого Кутузов увидел двух приближающихся к колоннам императоров со свитой, и «вся его фигура и манера вдруг изменились». Он вдруг превратился в «подначальствующего» человека. На вопрос императора Александра «Что же Вы не начинаете?..» Кутузов ответил: «Я поджидаю, Ваше величество». Главнокомандующий оттягивал наступление в надежде сохранить войска, но государь настаивал на немедленном начале сражения. Кутузов не смел ослушаться императора.

Глава шестнадцатая

Кутузов вглядывался в рассеивающийся туман. Адъютанты и генералы, по очереди смотря в зрительную трубу, обнаружили, что французы очень близко от них. Начался бой. Несмотря на ранение в щеку, Кутузов ринулся в толпу бегущих. «Остановите этих мерзавцев!» – задыхаясь, приказывал он полковому командиру. Солдаты начали стрелять без всякой команды.

Подпрапорщик выпустил знамя из рук, но Андрей Болконский подхватил его и с криком «ура» побежал вперед. Адъютант Кутузова был уверен, что весь батальон побежит за ним и поначалу так и случилось. Он слышал над собой свист пуль, видел борьбу рыжего артиллериста и французского солдата, которые дрались за банник, но в какой-то момент почувствовал, что ранен. Над ним не было ничего уже, кроме неба. Всматриваясь в него, Андрей, наконец, осознал, что все, происходящее ранее, было пустым. «Как же я не видал прежде этого высокого неба?» – удивлялся он.

Глава семнадцатая

Все желания Николая Ростова, который после короткого сна чувствовал себя решительным и храбрым, исполнялись: он был ординарцем при храбрейшем генерале; ехал с поручением к Кутузову, а, возможно, и к самому государю. Однако, по пути пылкому юноше пришлось столкнуться с трудностями: сначала прямо на него «шла огромная масса кавалеристов на вороных лошадях», затем он увидел, как русские и австрийские солдаты стреляли друг в друга, в результате чего было много раненых, но не мог допустить и мысли о поражении и бегстве своих соотечественников.

Глава восемнадцатая

Ростов, находясь около деревни Праца, искал Кутузова и государя. Он спрашивал о них, но один солдат утверждал, что император сильно ранен, это же подтверждали и некоторые офицеры. Николай растерялся, и, не зная настоящей правды, был обескураженным и расстроенным. Вдруг счастье улыбнулось Ростову: он увидел своего обожаемого государя за деревней, сидящим на коне, целым и невредимым и понял, что слухи о его ранении были неправдивыми. Однако, радуясь такой неожиданной встрече и размышляя о произошедшем, юноша упустил возможность поговорить с царем о важном деле, ради которого упорно искал императора. Он боялся, что государь изменит о нем мнение в худшую сторону, тем более, уже знал, что сражение проиграно.

Глава девятнадцатая

Раненый Андрей Болконский истекал кровью и стонал. Вдруг он услышал звуки копыт лошадей. Это были приближающиеся французы. Вдруг перед ним остановился сам Наполеон, который, сначала посчитал, что лежащий навзничь молодой человек, уже мертв, произнес: «Вот прекрасная смерть». Однако, всмотревшись внимательнее, император понял, что он жив и приказал отнести раненого на перевязочный пункт. Андрей не мог уже отвечать на вопросы Наполеона и молчал, однако, Бонапарт приказал, чтобы его осмотрел доктор Ларрей.

Удивительно, что французский император ласково обращался с русскими пленными. Но Андрей размышлял о другом – о смысле жизни, о Боге, о том, есть ли жизнь за гробом. Все происходящее в сравнении с этим казалось таким мелочным и ничтожным. Доктор Ларрей, осмотрев раненого, сделал вывод о том, что он безнадежный и уже не выздоровеет, и Болконский был отдан на попечение жителей деревни.