Литературно-исторические заметки юного техника. Что такое продразверстка Что такое продразверстка в истории

95 лет назад, 11 января 1919 года, Совнарком принял декрет о введении продразверстки.

В заготовительную кампанию 1919-1920 хозяйственного года продразверстка распространилась не только на хлеб, но и на картофель и мясо, а к концу 1920 года – почти на все сельхозпродукты.

Продразверстка стала одной из главных тягот для крестьян в период военного коммунизма, поставив миллионы семей на грань голодной смерти. Бойцы продотрядов превратились в глазах большинства крестьян в главных врагов.

Продовольствие изымалось у крестьян фактически бесплатно, так как денежные знаки, которые предлагались в качестве оплаты, были практически полностью обесценены, а промышленные товары взамен изымаемого зерна государство предложить не могло. При определении размера разверстки исходили не из фактических излишков продовольствия у крестьян, а из потребностей армии и городского населения в продовольствии, поэтому зачастую изымали не только излишки, но и семенной фонд.

21 марта 1921 года продразверстка была заменена продналогом, что положило начало переходу к новой экономической политике (нэпу).

ДЕКРЕТ СНК РСФСР О РАЗВЕРСТКЕ ЗЕРНОВЫХ ХЛЕБОВ И ФУРАЖА, ПОДЛЕЖАЩИХ ОТЧУЖДЕНИЮ В РАСПОРЯЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВА, МЕЖДУ ПРОИЗВОДЯЩИМИ ГУБЕРНИЯМИ от 11 января 1919 г.
В целях срочной поставки хлеба для нужд Красной Армии и бесхлебных районов и в развитие декретов Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета о хлебной монополии и о натуральном налоге устанавливается нижеследующий порядок отчуждения излишков зерновых хлебов и фуража в распоряжение государства.
Ст. 1. Все количество хлебов и зернового фуража, необходимое для удовлетворения государственных потребностей, разверстывается для отчуждения у населения между производящимися губерниями.
Ст. 2. Губернии, на которые распространяется разверстка, равно как и количество хлебов и зернового фуража, подлежащее отчуждению в каждой губернии, устанавливаются народным комиссаром по продовольствию в соответствии с размерами урожая, запасами и нормами потребления.
Ст. 3. В разверстку зачисляется все количество семенного и продовольственного хлеба, а также зернового фуража, уже заготовленных продовольственными органами по нарядам Народного комиссариата продовольствия.
Ст. 4. К разверстке, установленной Народным комиссариатом продовольствия, распоряжением губернских продовольственных комитетов прибавляется количество хлеба и зернового фуража, необходимого для нужд местного, как городского, так и крестьянского населения, не имеющего в потребной норме своего хлеба.
Ст. 5. Общие основания разверстки устанавливаются Народным комиссариатом по продовольствию.
Ст. 6. Все количество хлеба и зернового фуража, причитающееся на губернию по разверстке, согласно ст. 4 должно быть отчуждено у населения по установленным твердым ценам и поставлено к 15 июня 1919 года.
Ст. 7. Семьдесят процентов всего количества хлеба и фуража, причитающегося на губернию по разверстке, должно быть поставлено к 1 марта 1919 года.
Ст. 8. Народному комиссару по продовольствию предоставляется право в зависимости от видов на предстоящий урожай уменьшать количество, подлежащее допоставке после 1 марта.
Ст. 9. Сельские хозяева, сдавшие к 1 марта не менее семидесяти процентов и к 15 июня — остальное количество затребованного от них по разверстке хлеба и зернового фуража, освобождаются от обложения натуральным налогом.
Ст. 10. Сельские хозяева, не сдавшие к установленному сроку причитающееся на них количество хлебофуража, подвергаются безвозмездному принудительному отчуждению обнаруженных у них запасов. К упорствующим из них и злостно скрывающим свои запасы применяются суровые меры, вплоть до конфискации имущества и лишения свободы по приговорам народного суда.

Примечание. Порядок и право обжалования неправильностей разверстки устанавливается Народным комиссариатом по продовольствию.
Председатель Совета Народных Комиссаров В.Ульянов (Ленин) Заместитель наркомпрода Брюханов Управляющий делами Совета Народных Комиссаров В.Бонч-Бруевич Секретарь Совета Народных Комиссаров Л.Фотиева Декреты Советской власти, т. 4. М., 1968, с. 292—294. 1. Имеются в виду декреты ВЦИК и СНК от 13 мая 1918 г. о чрезвычайных полномочиях народного комиссара по продовольствию и от 30 октября 1918 г. об обложении сельских хозяев натуральным налогом в виде отчисления части сельскохозяйственных продуктов. 2. В подлиннике: комиссаром.

11 января 1919 г. декретом Совета народных комиссаров на всей территории Советской России была введена продовольственная развёрстка. Она заключалась в обязательной сдаче крестьянами государству по твёрдым ценам всех излишков хлеба и других продуктов сельского хозяйства сверх установленных минимальных норм, предусмотренных для удовлетворения личных и хозяйственных нужд. Тем самым Советское государство возобновило в расширенном варианте политику принудительного изъятия продуктов питания, применявшуюся царским, а затем и Временным правительством для поддержания работоспособности промышленных центров в условиях войны и хозяйственной разрухи.

В. И. Ленин считал продразвёрстку важнейшим элементом и основой всей политики «военного коммунизма». В работе «О продовольственном налоге» он писал: «Своеобразный "военный коммунизм" состоял в том, что мы фактически брали от крестьян все излишки и даже иногда не излишки, а часть необходимого для крестьянина продовольствия, брали для покрытия расходов на армию и на содержание рабочих. Брали большей частью в долг, за бумажные деньги. Иначе победить помещиков и капиталистов в разорённой мелкобуржуазной стране мы не могли».

Сбор продуктов осуществляли органы Народного комиссариата продовольствия (Наркомпрода), продотряды при активной помощи комитетов бедноты (комбедов) и местных Советов. На начальном этапе, во второй половине 1918 - начале 1919 г., продразвёрстка захватила лишь часть губерний Центральной России и распространялась на хлеб и зернофураж. В заготовительную кампанию 1919-1920 г. она действовала на всей территории РСФСР, советской Украины и Белоруссии, Туркестана и Сибири и охватила также картофель, мясо, а к концу 1920 г. - почти все сельхозпродукты.

Продовольствие изымалось у крестьян фактически бесплатно, так как денежные знаки, которые выдавались в качестве возмещения, были практически полностью обесценены, а промышленные товары взамен изымаемого зерна государство предложить не могло в связи с падением промышленного производства в период войны и интервенции.

Недовольство и активное сопротивление крестьян при изъятии продуктов подавлялись вооружёнными отрядами комбедов, а также частями особого назначения Красной Армии и отрядами Продармии. В ответ крестьяне переходили к пассивным методам борьбы: они утаивали хлеб, отказывались принимать утратившие платёжеспособность деньги, сокращали посевные площади и производство, чтобы не создавать бесполезные для себя излишки, и производили продукцию только в расчёте на потребности собственной семьи.

Проведение продразвёрстки привело к тяжёлым последствиям как в экономической, так и в социальной сферах. Наблюдалось резкое сужение сферы товарно-денежных отношений: сворачивалась торговля, в частности, была запрещена свободная продажа хлеба и зерна, ускорилось обесценивание денег, происходила натурализация заработной платы рабочих. Всё это делало невозможным восстановление народного хозяйства. Кроме того, существенно ухудшились взаимоотношения между городом и деревней, между крестьянами и представителями советской власти, повсеместно вспыхивали крестьянские восстания. Поэтому в марте 1921 г. продразвёрстка была заменена чётко фиксированным продовольственным налогом.

Немного о продразверстке

Продразверстка (другими словами, государственная монополия на хлеб) не является "изобретением" большевиков.

Впервые продразвёрстка была введена в Российской империи ещё в 1916 году, когда в условиях Первой мировой войны для снабжения Русской армии и промышленных рабочих, работающих на оборону, у крестьян изымались излишки продовольствия. 29 ноября 1916 г. было подписано постановление о хлебной развёрстке, а 7 декабря определены нормы губернских поставок с последующим расчетом продразвёрстки по уездам и волостям.

После Февральской революции 25 марта 1917 г. Временным правительством был принят закон о хлебной монополии: "Это неизбежная, горькая, печальная мера, взять в руки государства распределение хлебных запасов. Без этой меры обойтись нельзя". Продовольственная программа основывалась на активном вмешательстве государства в экономику: установлении твердых цен, распределении продуктов, регулировании производства.

Но ни сил, ни воли у Временного правительства на реализацию этих планов не хватило. Зато хватило у большевиков, хотя не сразу и как вынужденная мера (один из большевистских лозунгов, с которым они шла к власти: "Земля – крестьянам!").

В период Гражданской войны продразверстка была введена 11 января 1919 г. ("Декрет о введении продразвёрстки на хлеб"), когда Советское правительство, находясь в кольце фронтов, было лишено важнейших источников сырья и продовольствия, донецкого угля, бакинской и грозненской нефти, южного и уральского металла, сибирского, кубанского и украинского хлеба, туркестанского хлопка, в связи с чем в экономике оно вынуждено было проводить мобилизационную политику военного коммунизма, частью которой и являлась продразвёрстка.

Вначале продразверстка распространялась на хлеб и зернофураж. В заготовительную кампанию (1919-20) она охватила также картофель, мясо, а к концу 1920 - почти все сельскохозяйственные продукты.

Продовольствие изымалось у крестьян фактически бесплатно, так как денежные знаки, которые предлагались в качестве оплаты были практически полностью обесценены, а промышленные товары взамен изымаемого зерна государство предложить не могло в связи с падением промышленного производства в период войны и интервенции.

Кроме этого зачастую при определении размера развёрстки исходили не из фактических излишков продовольствия у крестьян, а из потребностей в продовольствии армии и городского населения, поэтому на местах изымались не только имевшиеся излишки, но очень часто весь семенной фонд и сельхозпродукты, необходимые для питания самого крестьянина.

Недовольство и сопротивление крестьян при изъятии продуктов подавлялись вооружёнными отрядами комитетов бедноты, а также частями особого назначения Красной армии (ЧОН).

Можно с высокой долей уверенности утверждать, что, не используя продразвёрстку правительство большевиков (как и любое другое) на его месте не смогло бы удержаться у власти. Нельзя и не упомянуть, что и все другие армии, силы и правительства, имевшие место быть на территории России на протяжении гражданской войны также изымали продовольствие у сельского населения.

Тем не менее, властям приходилось подавлять активное сопротивление крестьян продразвёрстке. Это приводило к их пассивному сопротивлению: крестьяне утаивали хлеб, отказывались принимать утратившие платёжеспособность деньги, сокращали посевные площади и производство, чтобы не создавать бесполезные для себя излишки, и производили продукцию только в соответствии с потребительской нормой на свою семью.

Многие люди пытались прокормиться во время голода путём мелкой торговли (так называемые "мешочники"). Они садились на товарные поезда (пассажирские поезда во время гражданской войны не ходили), ехали в деревню и покупали у крестьян или выменивали на ценные товары хлеб и другую еду, которую затем либо сами употребляли, либо продавали в городе на толкучках и чёрных рынках. Мешочники преследовались советской властью как "спекулянты", на них устраивались облавы.

Журнал РОДИНА, апрель 2016 (номер четыре)

Николай Заяц, аспирант

Царская продразверстка
Как изымали хлеб у крестьян Воронежской губернии в годы Первой мировой войны

Продразверстка традиционно ассоциируется с первыми годами советской власти и чрезвычайными условиями Гражданской войны, однако в России она появилась еще при императорском правительстве задолго до большевиков.

«Кризис пшеничный и мучной»

С началом Первой мировой войны в России подорожали предметы первой необходимости, цены на которые к 1916 г. выросли в два-три раза. Запрет губернаторов на вывоз продовольствия из губерний, введение твердых цен, распространение карточек и закупок местными органами не улучшили ситуацию. Города жестоко страдали от продовольственного дефицита и дороговизны. Суть кризиса была отчетливо представлена в докладной записке Воронежского биржевого комитета совещанию при Московской бирже в сентябре 1916 г. Она констатировала, что в деревню проникли рыночные отношения. Крестьянство оказалось способно продавать менее важные предметы производства за большую цену и одновременно придерживать хлеб на черный день из-за неопределенности исхода войны и увеличивающихся мобилизаций.

Страдало при этом городское население. «Мы считаем необходимым обратить особое внимание на то, что кризис пшеничный и мучной наступили бы значительно раньше, если бы в распоряжении торговли и промышленности не оказалось некоторого неприкосновенного запаса пшеницы в виде очередного груза, лежавшего на железнодорожных станциях, в ожидании погрузки с 1915 г. и даже с 1914 г., - писали биржевики, - и если бы министерство земледелия не отпустило в 1916 г. мельницам пшеницы из своего запаса... и предназначавшегося своевременно вовсе не для продовольствия населения, а для других целей». Записка твердо выражала уверенность, что решение кризиса, угрожавшего всей стране, может быть найдено только в полном изменении хозяйственной политики страны и мобилизации народного хозяйства . Подобные планы неоднократно высказывались самыми разными общественными и государственными организациями. Положение требовало радикальной экономической централизации и привлечение к работе всех общественных организаций.

Введение продразверстки

Однако в конце 1916 г. власти, не решившись на изменения, ограничились планом массовой реквизиции зерна. Вольная покупка хлеба заменялась продразверсткой между производителями. Величина наряда устанавливалась председателем особого совещания в соответствии с урожаем и размерами запасов, а также нормами потреблений губернии. Ответственность за сбор хлеба была возложена на губернские и уездные земские управы. Путем местных обследований было необходимо выяснить нужное количество хлеба, вычесть его из общего на уезд наряда и остаток разверстать между волостями, которые должны были довести величину наряда до каждого сельского общества. Распределение нарядов по уездам управы должны были провести к 14 декабря, к 20 декабря разработать наряды для волостей, те, к 24 декабря, для сельских обществ и, наконец, к 31 декабря о своем наряде должен был знать каждый домохозяин. Изъятие возлагалось на земские органы совместно с уполномоченными по заготовке продовольствия.

Получив циркуляр, Воронежская губернская управа созвала 6-7 декабря 1916 г. совещание председателей земских управ, на котором была выработана схема разверстки и высчитаны наряды по уездам. Управе было поручено выработать схемы и волостных разверсток. Одновременно был поднят вопрос о невыполнимости наряда. По телеграмме Министерства земледелия, на губернию накладывалась разверстка в 46.951 тыс. пудов: ржи 36.47 тыс., пшеницы 3.882 тыс., проса 2.43, овса 4.169 тыс. При этом министр предупредил, что не исключена дополнительная разверстка в связи с увеличением армии, поэтому «представляю Вам ныне же увеличить назначенное пунктом 1-м в разверстку количество хлебов, причем в случае увеличения не менее чем на 10%, обязываюсь отнюдь не включать Вашу губернию в возможную дополнительную разверстку» . Это означало, что план повышается до 51 млн. пудов.

Проведенные земствами расчеты показали, что полное выполнение разверстки сопряжено с изъятием почти всего хлеба у крестьян: в губернии тогда оставалось всего 1,79 млн. пудов ржи, а пшенице грозил дефицит в 5 млн. Этого количества вряд ли могло хватить на потребление и новый засев хлеба, не говоря уже про прокорм скота, которого в губернии, по приблизительному подсчету, насчитывалось более 1,3 млн голов . Земства отметили: «В рекордные годы губерния давала в течение всего года 30 миллионов, а теперь предполагается взять 50 миллионов в течение 8 месяцев, притом в год с урожаем ниже среднего и при условии, что население, не уверенное в посеве и уборке будущего урожая, не может не стремиться делать запасы». Учитывая, что на железной дороге не хватало 20% вагонов, а эта проблема никак не решалась, совещание сочло: «Все эти соображения приводят к заключению, что взыскание указанного выше количества хлеба на деле неисполнимо» . Земство отметило, что министерство высчитало разверстку, явно не основываясь на представленных ему статистических данных. Конечно, это было не случайным невезением губернии - подобный грубый расчет, не учитывавший реального положения дел, касался всей страны. Как было выяснено из обследования Союза городов в январе 1917 г.: «разверстка хлеба произведена была по губерниям неизвестно из какого расчета, иногда ни с чем несообразно, возлагая на некоторые губернии совершенно непосильное для них бремя» . Одно только это свидетельствовало о том, что выполнить план не удастся. На декабрьском совещании в Харькове глава губернской управы В.Н. Томановский попытался доказать это министру земледелия А.А. Риттиху, на что тот ответил: «Да, все это может быть так, но такое количество хлеба нужно для армии и для заводов, работающих на оборону, так как эта разверстка охватывает исключительно эти две потребности... это дать нужно и дать это мы обязаны» .

Также совещанием было сообщено министерству, что «в распоряжении управ не имеется ни материальных средств, ни средств воздействия на нежелающих подчиняться условиям разверстки», поэтому совещание исходатайствовало дать им право на открытие ссыпных пунктов и реквизицию помещений для них. Кроме того, для сохранения фуража для армии, совещание попросило отменить губернские наряды на жмых. Данные соображения были высланы власти, но не произвели никакого эффекта. В итоге воронежцами разверстка была распределена и даже с рекомендованной прибавкой в 10% .

Разверстка будет выполнена!

Воронежское губернское земское собрание из-за занятности председателей уездных управ, которые занимались сбором хлеба в деревнях, было перенесено с 15 января 1917 года на 5 февраля, а потом на 26 февраля. Но и этого числа кворум не состоялся-вместо 30 чел. собралось 18. 10 человек прислали телеграмму, что не могут прибыть на съезд. Председатель земского собрания А.И. Алехин был вынужден просить явившихся не уезжать из Воронежа, надеясь, что кворум соберется . Лишь на заседании 1 марта решено было «немедленно» приступить к сбору. Это собрание тоже повело себя двойственно. После обмена мнениями по предложению представителя Валуйского уезда С.А. Блинова собрание выработало резолюцию для сообщения правительству, в котором фактически признавало его требования невыполнимыми: «Размep данного на Воронежскую губернию наряда без сомнения является чрезмерно преувеличенным и фактически невыполнимым... так как выполнение его в полном объеме должно было бы повести к изъятию от населения всего хлеба без остатка». Собрание опять указало на недостаток топлива для помола хлеба, хлебных мешков, развала железной дороги. Однако ссылки на все эти препятствия заканчивались тем, что собрание, подчинившись высшей власти, пообещало, что «общими дружными усилиями населения и его представителей - в лице земских деятелей» разверстка будет выполнена . Так, вопреки фактам, были поддержаны те «чрезвычайно решительные, оптимистические заявления официальной и официозной прессы», которые сопровождали, по свидетельствам современников, кампанию .

Впрочем, трудно сказать, насколько были реальны заверения земств об изъятии «всего хлеба без остатка» в случае полного выполнения разверстки. Ни для кого не составляло секрета, что хлеб в губернии был. Но конкретное его количество было неизвестно - в результате земства были вынуждены выводить цифры из имеющихся на руках данных сельскохозяйственной переписи, норм потребления и засева, урожайности хозяйств и т.д. При этом хлеб предыдущих урожаев не учитывался, так как, по мнению управ, он уже ушел на потребление. Хотя это мнение кажется спорным, учитывая, что многие современники упоминают хлебные запасы крестьян и заметно выросший уровень их благосостояния в войну, другие факты подтверждают, что недостаток хлеба в деревне явно существовал. Городские лавки Воронежа регулярно осаждали малоимущие крестьяне из пригородов и даже других волостей . В Коротоякском уезде, по донесениям, крестьяне говорили: «Нам самим еле достанет хлеба, а вот паны [помещики] имеют много хлеба и много скота, но скот у них мало реквизировали, а потому следует больше реквизировать и хлеб, и скот» . Даже наиболее благополучный Валуйский уезд обеспечивал себя во многом за счет подвоза хлеба из Харьковской и Курской губерний. Когда поставки оттуда были запрещены, положение уезда заметно ухудшилось . Очевидно, дело в социальной стратификации села, при которой бедняки села страдали не меньше бедняков города. В любом случае, выполнение правительственного плана разверстки было невозможно: отсутствовал организованный аппарат для сбора и учета хлеба, разверстка была произвольной, не хватало материальной базы для сбора и хранения зерна, не был решен железнодорожный кризис. Тем более продразверстка, направленная на снабжение армии и заводов, никак не решала проблему снабжения городов, которая при уменьшении запасов хлеба в губернии должна была только обостриться.

Согласно плану, за январь 1917 г. губерния должна была сдать 13,45 млн пудов зерна: из них 10 млн пудов ржи, 1,25- пшеницы, 1,4 -овса, 0,8 - проса; столько же полагалось заготовить и в феврале. Для сбора зерна губернским земством было организовано 120 ссылочных пунктов, по 10 на уезд, располагавшихся в 50-60 верстах друг от друга, причем большинство из них же должно было открыться в феврале . Уже при разверстке начались затруднения: Задонский уезд принял на себя лишь часть наряда (вместо 2.5 млн пудов ржи - 0.7 млн, а вместо 422 тыс. пудов проса -188), а из определенных на Бирюченский уезд 1,76 млн пудов хлеба к февралю было разверстано только 0,5 млн . Разверстка наряда волостями была выпущена из-под контроля управ из-за отсутствия с деревнями надежной связи, поэтому там дело сильно затянулось.

«Целый ряд волостей совершенно отказывается от...разверстки»

Уже в период заготовок земцы скептически оценивали их результат: «По крайней мере, в этом убеждают поступившие уже из некоторых уездов сообщения, во-первых, что целый ряд волостей совершенно отказывается от какой бы то ни было разверстки, и, во-вторых, что и в тех волостях, где разверстка была произведена волостными сходами полностью - в дальнейшем, при поселенной и по-хозяйственной разверстке, обнаруживается невозможность ее выполнения»16. Продажа шла неважно. Даже в Валуйском уезде, на который была наложена наименьшая разверстка, а население было в самом лучшем положении, дело шло плохо - многие крестьяне уверяли, что не имеют столько хлеба17. Там же, где хлеб был, законы диктовала спекуляция. В одной деревне крестьяне согласились продать пшеницу по цене в 1,9 руб. за пуд, но вскоре негласно отказались от этого: «Случилось затем так, что откликнувшиеся на предложение властей не успели еще получить деньги за поставленный хлеб, как услыхали, что твердая цена на пшеницу поднялась с 1 рубля 40 коп. до 2 руб. 50 коп. Таким образом, более патриотично настроенные крестьяне получат за хлеб меньше, чем те, которые попридержали его у себя. Теперь среди крестьян царит такое убеждение, что чем больше задерживать у себя хлеб, тем больше правительство будет увеличивать твердые цены, а земским начальникам не нужно верить, так как они только обманывают народ» .

Заготовительная кампания не была подкреплена и реальными средствами выполнения. Правительство пыталось преодолеть это с помощью угроз. 24 февраля Риттих прислал в Воронеж телеграмму, в которой приказывалось в первую очередь приступить к реквизиции хлеба в селениях, наиболее упорно не желающих выполнять разверстку. При этом надлежало оставлять в хозяйстве по одному пуду зерна на душу до сбора нового урожая, но не позднее первого сентября, а также на весеннее обсеменение полей по нормам, установленным земской управой и на прокормление скота - по нормам, устанавливаемым уполномоченным (даже в этом проявилась рассогласованность действий). Губернатор М.Д. Ершов, выполняя требования власти, в тот же день разослал телеграммы в уездные земские управы, в которых потребовал немедленно приступить к поставкам хлеба. Если в трехдневный срок подвоз не начнется, властям предписывалось приступить к реквизициям «с понижением твердой цены на 15 процентов и, в случае недоставки владельцами [хлеба] до приемного пункта, с вычетом сверх того стоимости перевозки» . Никаких конкретных директив по воплощению в жизнь этих указаний правительство не предоставило. Между тем такие действия требовали обеспечения их разветвленной сетью исполнительного аппарата, который у земств отсутствовал. Неудивительно, что они со своей стороны и не пытались усердствовать в выполнении заведомо безнадежного предприятия. Распоряжение Ершова от 6 декабря оказывать полиции «всемерное содействие» сбору хлеба не сильно помогло . В.Н. Томановский, обычно весьма строго относившийся к государственным интересам, на заседании 1 марта взял умеренный тон: «С моей точки зрения, нам нужно собирать хлеб, насколько это возможно, не прибегая ни к каким крутым мерам, это будет некоторый плюс к тому количеству запасов, которое у нас имеется. Возможно, что движение железной дороги улучшится, появится большее количество вагонов... принимать крутые меры в том смысле, что «давайте, везите, во что бы то ни стало», казалось бы нецелесообразным» .

«Разверстка, предпринятая министерством земледелий, определенно не удалась»

М.В. Родзянко перед самой революцией написал императору: «Разверстка, предпринятая министерством земледелия, определенно не удалась. Вот цифры, характеризующие ход последней. Предполагалось разверстать 772 млн пудов. Из них по 23 января было теоретически разверстано: 1) губернскими земствами 643 млн. пуд., т. е. на 129 млн пудов менее предположенного, 2) уездными земствами 228 млн пуд. и, наконец, 3) волостями только 4 млн. пуд. Эти цифры свидетельствуют о полном крахе разверстки...» .

К концу февраля 1917 г. губерния не только не выполнила план, но и недодала 20 млн. пудов зерна . Собранный хлеб, как было очевидно с самого начала, нельзя было вывезти. В итоге на железной дороге скопилось 5,5 млн. пудов хлеба, который порайонный комитет обязывался вывезти не ранее как через два с половиной месяца. Ни вагонов для разгрузки, ни топлива для локомотивов на учете не было. Нельзя было даже перевезти муку на сушильни или зерно на размол, так как внутренними рейсами комитет не занимался. Да и топлива для мельниц тоже не было, из-за чего многие из них простаивали или готовились прекратить работу . Последняя попытка самодержавия решить продовольственную проблему провалилась из-за неумения и нежелания решить комплекс реальных экономических проблем в стране и отсутствия необходимой в военных условиях государственной централизации управления экономики.

Эту проблему унаследовало и Временное правительство, которое пошло по старому пути. Уже после революции на заседании Воронежского продкомитета 12 мая министр земледелия А.И. Шингарев заявил, что губерния недодала 17 из 30 млн пудов зерна: «Необходимо решить: насколько право центральное управление... и насколько будет успешно выполнение наряда, а также может ли быть значительное превышение наряда?». На сей раз члены управы, явно впав в оптимизм первых революционных месяцев, уверили министра, что «настроение населения уже определилось в смысле подвоза хлеба» и «при деятельном участии» продорганов поручение будет выполнено . В июле 1917 г. наряды были выполнены на 47%, августе - на 17% . Нет никаких оснований подозревать местных деятелей, лояльных революции, в недостатке рвения. Но будущее показало, что и на этот раз обещание земцев не было выполнено. Объективно сложившаяся ситуация в стране - выход экономики из-под контроля государства и невозможность регулировать процессы в деревне - поставили крест на благонамеренных стараниях местных органов.

Литература:

2 Журналы Воронежского Губернского земского собрания очередной сессии 1916 года (28 февраля ~ 4 марта 1917 г.). Воронеж, 1917. Л.34-34об.

3 Государственный архив Воронежской области (ГДВО). Ф.И-21. Оп.1. Д.2323. Л.23об.-25.

4 Журналы Воронежского Губернского земского собрания. Л. 43об.

5 Сидоров Д.Л. Экономическое положение России в годы Первой мировой войны. М, 1973. С.489.

6 ГАВО. Ф. И-21. Оп.1. Д.2225. Л. 14об.

7 Журналы Воронежского Губернского земского собрания. Л. 35, 44-44об.

10 Сидоров А.Л. Указ. соч. С.493.

11 Попов П.А. Городское самоуправление Воронежа. 1870-1918. Воронеж, 2006. С. 315.

12 ГАВО. Ф. И-1. Оп. 1. Д.1249. Л.7

16 ГАВО. Ф. И-21. Оп.1. Д.2323. Л.23об.-25.

18 ГАВО. Ф. И-1. Оп. 2.Д. 1138. Л.419.

19 ГАВО. Ф. И-6. Оп. 1. Д. 2084. Л.95-97.

20 ГАВО. Ф. И-6. Оп.1. Д. 2084. Л.9.

21 ГАВО. Ф. И-21. Оп.1. Д. 2323. Л.15об.

22 Записка М.В. Родзянки// Красный архив. 1925. Т.3. С.69.

24 ГАВО. Ф. И-21. Оп.1. Д.2323. Л.15.

Продразвёрстка (сокращение от словосочетания продово́льственная развёрстка ) - в России система государственных мероприятий, осуществлённая в периоды военного и экономического кризисов, направленная на выполнение заготовок сельскохозяйственной продукции . Принцип продразвёрстки заключался в обязательной сдаче производителями государству установленной («развёрстанной») нормы продуктов по установленным государством ценам.

Впервые продразвёрстка была введена в Российской империи 2 декабря 1916 года , в то же время сохранялась и ранее действовавшая система государственных закупок на свободном рынке.

В связи с низким поступлением хлеба по государственным заготовкам и продразвёрстке 25 марта (7 апреля ) года Временное правительство ввело хлебную монополию, предполагавшую передачу всего объёма произведённого хлеба за вычетом установленных норм потребления на личные и хозяйственные нужды.

«Хлебная монополия» была подтверждена властью Совета народных комиссаров Декретом от 9 мая 1918 года. Повторно продразвёрстка введена Советской властью в начале января 1919 года в критических условиях гражданской войны и разрухи, а также действовавшей с 13 мая 1918 продовольственной диктатуры. Продразвёрстка стала частью комплекса мероприятий, известных как политика «военного коммунизма». В заготовительную кампанию 1919-20 хозяйственного года продразвёрстка также распространилась на картофель, мясо, а к концу 1920 - почти на все сельхозпродукты.

Методы, применявшиеся при заготовках в период продовольственной диктатуры, вызывали рост крестьянского недовольства, переходившего в вооружённые выступления крестьян. 21 марта 1921 года продразвёрстка была заменена продналогом , что было основной мерой перехода к политике НЭПа .

Революция 1917 года в России
Общественные процессы
До февраля 1917 года: Предпосылки революции Февраль - октябрь 1917 года: Демократизация армии Земельный вопрос После октября 1917 года: Бойкот правительства госслужащими Продразвёрстка Дипломатическая изоляция Советского правительства Гражданская война в России Распад Российской империи и образование СССР Военный коммунизм
Учреждения и организации
Вооружённые формирования
События
Февраль - октябрь 1917 года: После октября 1917 года:
Персоналии
Родственные статьи

Предпосылки к введению

Я должен сказать, что там, где были уже случаи отказа или где были недовёрстки, сейчас же меня с мест спрашивали, как следует дальше поступить: следует ли поступить, как того требует закон, который указывает на определённый выход тогда, когда сельские или волостные общества не постановляют того приговора, который требуется от них для выполнения той или другой повинности или раскладки, - следует ли так поступать, или же следует, быть может, прибегать к реквизиции, предусмотренной тоже постановлением Особого совещания, но я неизменно и всюду отвечал, что тут с этим надобно подождать, необходимо выждать: быть может настроение схода изменится; надо вновь его собрать, указать ему ту цель, ради которой эта развёрстка предназначена, что это именно нужно стране и родине для обороны, и в зависимости от настроения схода я думал, что эти постановления изменятся. В этом направлении, добровольном, я признавал необходимым исчерпывать все средства.

Сжатые сроки привели в результате к ошибкам, выразившимся, в частности, в развёрстке большего количества продовольствия, чем имелось в наличии по ряду губерний. Другие же попросту саботировали их, значительно увеличив нормы потребления и не оставив видимых излишков. Желание не ущемить существующую параллельно свободную закупку в итоге привело к фактическому краху этой затеи, требовавшей готовности к самопожертвованию масс производителей - чего не было - или же широкого применения реквизиций - к чему, в свою очередь, не была готова система.

Продразвёрстка после Февральской революции

После февральской революции 27 февраля (12 марта ) года была организована Продовольственная комиссия Временного Правительства. В первые два месяца деятельности Временного правительства, продовольственной политикой руководил земский врач кадет А. И. Шингарёв . Провал заготовок вёл к катастрофе. В начале марта 1917 в Петрограде и Москве оставалось запасов хлеба на несколько дней и были участки фронта с сотнями тысяч солдат где запасы хлеба были лишь на полдня. Обстоятельства вынуждали действовать. 2 марта Продовольственная комиссия Временного Правительства принимает решение: «не останавливая обычных закупок и получения хлеба по развёрстке, немедленно приступить к реквизиции хлеба у крупных земельных собственников и арендаторов всех сословий имеющих запашку не менее 50 десятин, а также у торговых предприятий и банков.»
25 марта (7 апреля ) года издаётся Закон о передаче хлеба в распоряжение государства (монополии на хлеб). Согласно ему, «всё количество хлеба, продовольственного и кормового урожая прошлых лет, 1916 и будущего урожая 1917, за вычетом запаса, необходимого для продовольствия и хозяйственных нужд владельца, поступает со времени взятия хлеба на учёт, в распоряжение государства по твёрдым ценам и может быть отчуждено лишь при посредстве государственных продовольственных органов». То есть государственная монополия на весь хлеб, кроме собственного потребления и хозяйственных нужд, и государственная монополия на хлебную торговлю. Нормы собственного потребления и хозяйственных нужд устанавливались тем же законом, исходя из того, что:
а) количество зерна для посева оставляется, исходя из посевной площади хозяйства и средней густоты высева по данными Центрального статистического комитета с возможной корректировкой по земской статистике. При использовании сеялки размер понижается на 20-40 % (в зависимости от типа сеялки);
б) для продовольственных нужд - на иждивенцев по 1,25 пуда в месяц, для взрослых рабочих - 1,5 пуда. Кроме того крупы по 10 золотников на душу в день;
в) для скота - для рабочих лошадей - 8 фунтов овса или ячменя или 10 фунтов кукурузы на каждый день. Для рогатого скота и свиней - не более 4-х фунтов в день на голову. Для молодняка норма понижалась вдвое. Нормы прокорма могли уменьшаться на местах;
г) дополнительно 10 % по каждому пункту (а, б, в) «на всякий случай».

29 апреля упорядочивается и нормы снабжения по карточной системе остального населения, прежде всего, городского. Предельной нормой в городах и посёлках городского типа устанавливается 30 фунтов муки и 3 фунта крупы в месяц. Для лиц, занятых тяжёлым трудом, устанавливалась надбавка в 50 %.

В тот же день утверждается «институт эмиссаров с большими полномочиями» для проведения продовольственной политики на местах и установления более тесных связей с центром.

Закон от 25 марта и вышедшая 3 мая инструкция ужесточали ответственность за скрываемые хлебные запасы, подлежащие сдаче государству или отказ от сдачи видимых запасов. При обнаружении скрываемых запасов они подлежали отчуждению по половинной твёрдой цене, в случае отказа от добровольной сдачи видимых запасов они отчуждаются принудительно.

«Это неизбежная, горькая, печальная мера, - говорил Шингарёв, - взять в руки государства распределение хлебных запасов. Без этой меры обойтись нельзя». Конфисковав кабинетские и удельные земли, он отложил вопрос о судьбе помещичьих имений до Учредительного Собрания .

Вновь продразвёрстка была введена большевиками в период Гражданской войны 11 января 1919 гг. (Декрет о введении продразвёрстки на хлеб) и стала частью советской политики "военного коммунизма" .

Декретом СНК от 11 января 1919 было объявлено введение Продразвёрстки на всей территории Советской России, реально же продразвёрстка осуществлялась поначалу только в центральных губерниях, контролируемых большевиками: в Тульской, Вятской, Калужской, Витебской и др. Лишь по мере распространения контроля большевиков над остальными территориями позднее продразвёрстка была осуществлена на Украине (начало апреля 1919), в Белоруссии (1919), Туркестане и Сибири (1920). В соответствии с постановлением Наркомпрода от 13 января 1919 о порядке развёрстки государственные плановые задания исчислялись на основе погубернских данных о размере посевных площадей, урожайности, запасов прошлых лет. В губерниях производилась развёрстка по уездам, волостям, селениям, а затем между отдельными крестьянскими хозяйствами. Лишь в 1919 году стали заметны улучшения в эффективности работы государственного продовольственного аппарата. Сбор продуктов осуществляли органы Наркомпрода, продотряды при активной помощи комбедов (до момента прекращения их существования в начале 1919) и местных Советов.

Вначале продразвёрстка распространялась на хлеб и зернофураж. В заготовительную кампанию (1919-20) она охватила также картофель, мясо, а к концу 1920 - почти все сельхозпродукты.

Продовольствие изымалось у крестьян фактически бесплатно, так как денежные знаки, которые предлагались в качестве оплаты были практически полностью обесценены, а промышленные товары взамен изымаемого зерна государство предложить не могло в связи с падением промышленного производства в период войны и интервенции .

Кроме этого зачастую при определении размера развёрстки исходили не из фактических излишков продовольствия у крестьян, а из потребностей в продовольствии армии и городского населения, поэтому на местах изымались не только имевшиеся излишки, но очень часто весь семенной фонд и сельхозпродукты, необходимые для питания самого крестьянина.

Недовольство и сопротивление крестьян при изъятии продуктов подавлялись вооружёнными отрядами комитетов бедноты , а также частями особого назначения Красной армии (ЧОН) и отрядами Продармии.

После подавления активного сопротивления крестьян продразвёрстке советским властям пришлось столкнуться с пассивным сопротивлением: крестьяне утаивали хлеб, отказывались принимать утратившие покупательную способность деньги , сокращали посевные площади и производство, чтобы не создавать бесполезные для себя излишки, и производили продукцию только в соответствии с потребительской нормой на свою семью.

В результате продразвёрстки в заготовительную кампанию 1916-1917 было собрано 832 309 тонн хлеба, до Октябрьской Революции 1917 Временным Правительством было собрано 280 млн пудов (из 720 запланированных) за первые 9 месяцев советской власти - 5 млн центнеров; за 1 год продразвёрстки (1.08.1918-1.08.1919) - 18 млн центнеров; 2-й год (1.08.1919-1.08.1920) - 35 млн центнеров; 3-й год (1.08.1920-1.08.1921) - 46,7 млн центнеров.

Погодовые данные о хлебозаготовках за этот период: 1918/1919 - 1 767 780 тонн; 1919/1920 - 3 480 200 тонн; 1920/1921 - 6 011 730 тонн.

Несмотря на то, что продразвёрстка позволила большевикам решить жизненно важную проблему снабжения продовольствием Красной Армии и городского пролетариата, в связи с запретом свободной продажи хлеба и зерна значительно сократились товарно-денежные отношения, что стало тормозить послевоенное восстановление экономики, а в сельском хозяйстве стали снижаться посевные площади, урожайность и валовые сборы. Это объяснялось незаинтересованностью крестьян производить продукцию, которая у них практически отбиралась. К тому же продразвёрстка в РСФСР вызывала сильное недовольство крестьянства и их вооружённые мятежи. Неурожай 1920 в Поволжье и центральных областях РСФСР на фоне отсутствия резервов как у крестьян, так и у правительства, привёл к новому продовольственному кризису в начале 1921 года.

В связи с переходом от военного коммунизма к НЭПу 21 марта г. продразвёрстка была заменена продналогом , просуществовав тем самым в самые кризисные годы периода Гражданской войны.

В.И Ленин так объяснял существование продразвёрстки и причины отказа от неё:

Продналог есть одна из форм перехода от своеобразного "военного коммунизма", вынужденного крайней нуждой, разорением и войной, к правильному социалистическому продуктообмену. А этот последний, в свою очередь, есть одна из форм перехода от социализма с особенностями, вызванными преобладанием мелкого крестьянства в населении, к коммунизму. Своеобразный "военный коммунизм" состоял в том, что мы фактически брали от крестьян все излишки и даже иногда не излишки, а часть необходимого для крестьянина продовольствия, брали для покрытия расходов на армию и на содержание рабочих. Брали большей частью в долг, за бумажные деньги. Иначе победить помещиков и капиталистов в разорённой мелко-крестьянской стране мы не могли… Но не менее необходимо знать настоящую меру этой заслуги. "Военный коммунизм" был вынужден войной и разорением. Он не был и не мог быть отвечающей хозяйственным задачам пролетариата политикой. Он был временной мерой. Правильной политикой пролетариата, осуществляющего свою диктатуру в мелко-крестьянской стране, является обмен хлеба на продукты промышленности, необходимые крестьянину. Только такая продовольственная политика отвечает задачам пролетариата, только она способна укрепить основы социализма и привести к его полной победе. Продналог есть переход к ней. Мы всё ещё так разорены, так придавлены гнётом войны (бывшей вчера и могущей вспыхнуть благодаря алчности и злобе капиталистов завтра), что не можем дать крестьянину за весь нужный нам хлеб продукты промышленности. Зная это, мы вводим продналог, т.е. минимально необходимое (для армии и для рабочих).

Оценка продразвёрстки и её отображение в различных источниках

Действия продотрядов в условиях продовольственной диктатуры практически сразу же подвергаются критике как в оппозиционной большевикам среде - так и, в определённой мере, в их собственной среде. Если в литературе 20-40-х годов ещё можно встретить упоминание о том, что продразвёрстка и её дальнейшее развитие хлебная монополия есть продукт царского и Временного правительств - то в широкодоступных публикациях начиная с середины 50-х годов этот факт не упоминается.

Вновь о продразвёрстке «вспоминают» в середине Перестройки - научная и в значительно большей степени популярная пресса приводит множество фактов преступлений со стороны продотрядов. В 90-х годах XX века, при поддержке научных центров западной советологии, выходит ряд работ, посвящённых этому периоду истории России. В них высказывается мнение о существовании конфликта государства (большевистского) и всего крестьянства - в отличие от предлагаемой ранее советской версии о «борьбе бедняков и маломощных середняков с засильем кулацкой эксплуатации и саботажа при активной помощи городского пролетариата».

Так итальянский историк Андреа Грациози (известный также в научных кругах своим признанием Голодомора геноцидом) в своей работе «Великая крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917-1933» указывает на то, что «новый конфликт государства и крестьян вспыхнул собственно в России весной 1918 г., с началом массой кампании продразвёрсток, сопровождавшихся зверствами, ставшими вскоре обычной процедурой… Впрочем, зерно не было единственной целью войны: в самой ей основе лежала вышеупомянутая попытка большевиков вновь навязать присутствие государства только что освободившемуся от него крестьянству».

См. также

Напишите отзыв о статье "Продразвёрстка"

Примечания

Литература

• Кондратьев Н. Д. Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции. - М.: Наука, 1991. - 487 с.: 1 л. портр., ил., табл.
• Поляков Ю. А. Переход к нэпу и советское крестьянство. - М.: Наука, 1967. - 512 с.
• Гимпельсон Е. Г. «Военный коммунизм»: политика, практика, идеология. - М.: Мысль, 1973. - 296 с.
• Осипова Т. В. Российское крестьянство в революции и гражданской войне. - М.: ООО Изд-во «Стрелец», 2001. - 400 с.
• Грациози А. Великая крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917-1933 / Пер. с англ. - М.: РОССПЭН, 2001. - 96 с.
• Директивы КПСС и Советского правительства по хозяйственным вопросам Т. 1 1917-1928. - М.: Политическая литература, 1957
• Ляшенко П. И. История народного хозяйства СССР. Т.2. Капитализм. - М.: Госполитиздат, 1949.
• Итоги 10-летия советской власти в цифрах. Статсборник. - М. 1927
• Нородное и Государственное хозяйство СССР к середине 1922-23 - М.: Фин.экон.бюро Нар. Ком. Фин. СССР, 1923
• Народное хозяйство Украины в 1921 году отчёт украинского экономического совета СТО Харьков 1922
• / Московский комитет Р.К.П. (большевиков). - 1921. - 84 с.

Налоги в мире Прямые налоги Косвенные налоги Исторические налоги Дань Сбор Контрибуция Прочее Не являются налогами

Отрывок, характеризующий Продразвёрстка

– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d"une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s"arreter et d"attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]
Только что князь Андрей отъехал, он остановил его.
– Et demandez lui, si les tirailleurs sont postes, – прибавил он. – Ce qu"ils font, ce qu"ils font! [И спросите, размещены ли стрелки. – Что они делают, что они делают!] – проговорил он про себя, все не отвечая австрийцу.
Князь Андрей поскакал исполнять поручение.
Обогнав всё шедшие впереди батальоны, он остановил 3 ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн не было стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивлен переданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковой командир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и что неприятель не может быть ближе 10 ти верст. Действительно, впереди ничего не было видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густым туманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрей поскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись на седле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже не двигались, а стояли ружья к ноге.
– Хорошо, хорошо, – сказал он князю Андрею и обратился к генералу, который с часами в руках говорил, что пора бы двигаться, так как все колонны с левого фланга уже спустились.
– Еще успеем, ваше превосходительство, – сквозь зевоту проговорил Кутузов. – Успеем! – повторил он.
В это время позади Кутузова послышались вдали звуки здоровающихся полков, и голоса эти стали быстро приближаться по всему протяжению растянувшейся линии наступавших русских колонн. Видно было, что тот, с кем здоровались, ехал скоро. Когда закричали солдаты того полка, перед которым стоял Кутузов, он отъехал несколько в сторону и сморщившись оглянулся. По дороге из Працена скакал как бы эскадрон разноцветных всадников. Два из них крупным галопом скакали рядом впереди остальных. Один был в черном мундире с белым султаном на рыжей энглизированной лошади, другой в белом мундире на вороной лошади. Это были два императора со свитой. Кутузов, с аффектацией служаки, находящегося во фронте, скомандовал «смирно» стоявшим войскам и, салютуя, подъехал к императору. Вся его фигура и манера вдруг изменились. Он принял вид подначальственного, нерассуждающего человека. Он с аффектацией почтительности, которая, очевидно, неприятно поразила императора Александра, подъехал и салютовал ему.
Неприятное впечатление, только как остатки тумана на ясном небе, пробежало по молодому и счастливому лицу императора и исчезло. Он был, после нездоровья, несколько худее в этот день, чем на ольмюцком поле, где его в первый раз за границей видел Болконский; но то же обворожительное соединение величавости и кротости было в его прекрасных, серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости.
На ольмюцком смотру он был величавее, здесь он был веселее и энергичнее. Он несколько разрумянился, прогалопировав эти три версты, и, остановив лошадь, отдохновенно вздохнул и оглянулся на такие же молодые, такие же оживленные, как и его, лица своей свиты. Чарторижский и Новосильцев, и князь Болконский, и Строганов, и другие, все богато одетые, веселые, молодые люди, на прекрасных, выхоленных, свежих, только что слегка вспотевших лошадях, переговариваясь и улыбаясь, остановились позади государя. Император Франц, румяный длиннолицый молодой человек, чрезвычайно прямо сидел на красивом вороном жеребце и озабоченно и неторопливо оглядывался вокруг себя. Он подозвал одного из своих белых адъютантов и спросил что то. «Верно, в котором часу они выехали», подумал князь Андрей, наблюдая своего старого знакомого, с улыбкой, которую он не мог удержать, вспоминая свою аудиенцию. В свите императоров были отобранные молодцы ординарцы, русские и австрийские, гвардейских и армейских полков. Между ними велись берейторами в расшитых попонах красивые запасные царские лошади.
Как будто через растворенное окно вдруг пахнуло свежим полевым воздухом в душную комнату, так пахнуло на невеселый Кутузовский штаб молодостью, энергией и уверенностью в успехе от этой прискакавшей блестящей молодежи.
– Что ж вы не начинаете, Михаил Ларионович? – поспешно обратился император Александр к Кутузову, в то же время учтиво взглянув на императора Франца.
– Я поджидаю, ваше величество, – отвечал Кутузов, почтительно наклоняясь вперед.
Император пригнул ухо, слегка нахмурясь и показывая, что он не расслышал.
– Поджидаю, ваше величество, – повторил Кутузов (князь Андрей заметил, что у Кутузова неестественно дрогнула верхняя губа, в то время как он говорил это поджидаю). – Не все колонны еще собрались, ваше величество.
Государь расслышал, но ответ этот, видимо, не понравился ему; он пожал сутуловатыми плечами, взглянул на Новосильцева, стоявшего подле, как будто взглядом этим жалуясь на Кутузова.
– Ведь мы не на Царицыном лугу, Михаил Ларионович, где не начинают парада, пока не придут все полки, – сказал государь, снова взглянув в глаза императору Францу, как бы приглашая его, если не принять участие, то прислушаться к тому, что он говорит; но император Франц, продолжая оглядываться, не слушал.
– Потому и не начинаю, государь, – сказал звучным голосом Кутузов, как бы предупреждая возможность не быть расслышанным, и в лице его еще раз что то дрогнуло. – Потому и не начинаю, государь, что мы не на параде и не на Царицыном лугу, – выговорил он ясно и отчетливо.
В свите государя на всех лицах, мгновенно переглянувшихся друг с другом, выразился ропот и упрек. «Как он ни стар, он не должен бы, никак не должен бы говорить этак», выразили эти лица.
Государь пристально и внимательно посмотрел в глаза Кутузову, ожидая, не скажет ли он еще чего. Но Кутузов, с своей стороны, почтительно нагнув голову, тоже, казалось, ожидал. Молчание продолжалось около минуты.
– Впрочем, если прикажете, ваше величество, – сказал Кутузов, поднимая голову и снова изменяя тон на прежний тон тупого, нерассуждающего, но повинующегося генерала.
Он тронул лошадь и, подозвав к себе начальника колонны Милорадовича, передал ему приказание к наступлению.
Войско опять зашевелилось, и два батальона Новгородского полка и батальон Апшеронского полка тронулись вперед мимо государя.
В то время как проходил этот Апшеронский батальон, румяный Милорадович, без шинели, в мундире и орденах и со шляпой с огромным султаном, надетой набекрень и с поля, марш марш выскакал вперед и, молодецки салютуя, осадил лошадь перед государем.
– С Богом, генерал, – сказал ему государь.
– Ma foi, sire, nous ferons ce que qui sera dans notre possibilite, sire, [Право, ваше величество, мы сделаем, что будет нам возможно сделать, ваше величество,] – отвечал он весело, тем не менее вызывая насмешливую улыбку у господ свиты государя своим дурным французским выговором.
Милорадович круто повернул свою лошадь и стал несколько позади государя. Апшеронцы, возбуждаемые присутствием государя, молодецким, бойким шагом отбивая ногу, проходили мимо императоров и их свиты.
– Ребята! – крикнул громким, самоуверенным и веселым голосом Милорадович, видимо, до такой степени возбужденный звуками стрельбы, ожиданием сражения и видом молодцов апшеронцев, еще своих суворовских товарищей, бойко проходивших мимо императоров, что забыл о присутствии государя. – Ребята, вам не первую деревню брать! – крикнул он.
– Рады стараться! – прокричали солдаты.
Лошадь государя шарахнулась от неожиданного крика. Лошадь эта, носившая государя еще на смотрах в России, здесь, на Аустерлицком поле, несла своего седока, выдерживая его рассеянные удары левой ногой, настораживала уши от звуков выстрелов, точно так же, как она делала это на Марсовом поле, не понимая значения ни этих слышавшихся выстрелов, ни соседства вороного жеребца императора Франца, ни всего того, что говорил, думал, чувствовал в этот день тот, кто ехал на ней.
Государь с улыбкой обратился к одному из своих приближенных, указывая на молодцов апшеронцев, и что то сказал ему.

Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами.
Проехав с полверсты в хвосте колонны, он остановился у одинокого заброшенного дома (вероятно, бывшего трактира) подле разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору, и по обеим шли войска.
Туман начинал расходиться, и неопределенно, верстах в двух расстояния, виднелись уже неприятельские войска на противоположных возвышенностях. Налево внизу стрельба становилась слышнее. Кутузов остановился, разговаривая с австрийским генералом. Князь Андрей, стоя несколько позади, вглядывался в них и, желая попросить зрительную трубу у адъютанта, обратился к нему.
– Посмотрите, посмотрите, – говорил этот адъютант, глядя не на дальнее войско, а вниз по горе перед собой. – Это французы!
Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого. Все лица вдруг изменились, и на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг, неожиданно перед нами.
– Это неприятель?… Нет!… Да, смотрите, он… наверное… Что ж это? – послышались голоса.
Князь Андрей простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам густую колонну французов, не дальше пятисот шагов от того места, где стоял Кутузов.
«Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»

На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек.
«Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше.
Поровнявшись с гвардейской пехотой, он заметил, что чрез нее и около нее летали ядры, не столько потому, что он слышал звук ядер, сколько потому, что на лицах солдат он увидал беспокойство и на лицах офицеров – неестественную, воинственную торжественность.
Проезжая позади одной из линий пехотных гвардейских полков, он услыхал голос, назвавший его по имени.
– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.

Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.

На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.

90 лет назад произошло одно из трагических событий отечественной истории - введена продразверстка.
Иногда ссылаются на то, что строго говоря продразверстка была предложена еще раньше, в 1916 году. Однако есть весьма важные нюансы, означающие существенную разницу....

В Российской империи в условиях Первой мировой войны для снабжения армии и рабочих оборонной промышленности предлагалось изымать у крестьян излишки продовольствия. 29 ноября 1916 г. управляющий министерства земледелия А.А. Риттих подписал постановление о хлебной развёрстке, а 7 декабря были определены нормы губернских поставок с последующим расчетом продразвёрстки по уездам и волостям. Продразвёрстка вступила в силу в январе 1917 года.
А.А. Риттих выступил 17 февраля 1917 г. в Государственной Думе с подробным обоснованием продразвёрстки как средства решения продовольственных проблем, указав на то, что в результате политического торга твердые цены для закупки продуктов государством были назначены в сентябре 1916 несколько ниже рыночных цен, что сразу же значительно сократило подвоз хлеба в центры перевозки и помола. Он указал также на необходимость добровольности продразвёрстки:
«Я должен сказать, что там, где были уже случаи отказа или где были недоверстки, сейчас же меня с мест спрашивали, как следует дальше поступить: следует ли поступить, как того требует закон, который указывает на определенный выход тогда, когда сельские или волостные общества не постановляют того приговора, который требуется от них для выполнения той или другой повинности или раскладки, - следует ли так поступать, или же следует, быть может, прибегать к реквизиции, предусмотренной тоже постановлением Особого совещания, но я неизменно и всюду отвечал, что тут с этим надобно подождать, необходимо выждать: быть может настроение схода изменится; надо вновь его собрать, указать ему ту цель, ради которой эта развёрстка предназначена, что это именно нужно стране и родине для обороны, и в зависимости от настроения схода я думал, что эти постановления изменятся. В этом направлении, добровольном , я признавал необходимым исчерпывать все средства».

Увы, в угоду политическим интригам депутаты не захотели соглашаться с Риттихом. Об этом с грустью писал А.И. Солженицын: «Александр Риттих, выпадавший из традиции последних русских правительств — отсутствующих, безличных, параличных, сам из того же образованного слоя, который десятилетиями либеральствовал и критиковал, Риттих, весь сосредоточенный на деле, всегда готовый отчитываться и аргументировать, словно нарочно был послан судьбою на последнюю неделю русской Государственной Думы, чтобы показать, чего стоила она и чего хотела. Всё время её критика била в то, что в правительстве нет знающих деятельных министров, — и вот появился знающий, деятельный, и на самом ответственном деле, — и тем более надо было его отвергнуть!»

Немного об А.А.Риттихе. Выходец из лифляндского дворянского рода. Отец — генерал-лейтенант русской армии Александр Фёдорович Риттих.
Окончил Александровский лицей с большой золотой медалью (1888 год). С 1888 года служил в Министерстве внутренних дел (МВД) делопроизводителем. С 1898 года — чиновник особых поручений при Переселенческом управлении МВД. В 1898—1899 годах находился в командировке в Уссурийском крае, где исполнял должность заведующего переселенческим делом. В 1901 и 1902 годах неоднократно временно исполнял обязанности помощника начальника Переселенческого управления. В 1902—1903 годах, одновременно, делопроизводитель Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности под руководством С. Ю. Витте. Руководил составлением систематического свода трудов местных сельскохозяйственных комитетов. Материалы совещания позднее стали одним из источников столыпинской аграрной реформы. Автор работ по вопросам крестьянского землепользования и правового положения крестьян. С 1905 года — директор департамента государственных земельных имуществ Главного управления землеустройства и земледелия. Один из основных разработчиков и исполнителей столыпинской аграрной реформы. С 1915 года — товарищ министра земледелия. С марта 1916 года, одновременно, сенатор. С 14 ноября 1916 года — временно управляющий, с 29 ноября 1916 года — управляющий министерством земледелия, с 12 января 1917 года — министр. По словам его коллеги, министра финансов П. Л. Барка, «новый министр был необычайно энергичен, отлично знал дела своего ведомства… знал страну лучше всех других членов кабинета».
Официально ввел продовольственную разверстку — в значительно смягченной, по сравнению с последующей практикой большевиков, форме. Пытался сотрудничать с Государственной Думой в деле борьбы с продовольственным кризисом, но встретил неприятие со стороны оппозиции (которая негативно отреагировала на его речь в Думе в феврале 1917 года).
После свержения монархии скрывался, был арестован, но затем освобожден. В 1918 году жил в Одессе. В 1919 году эмигрировал. Жил в Англии, где был директором русского банка в Лондоне. В 1920 году А. В. Кривошеин предложил ему пост в своем правительстве, действовавшем в Крыму при генерале П. Н. Врангеле, но Риттих отказался, так как «потерял веру в свои силы».

Когда большевики взяли власть, то довольно скоро оказалось, что "свобода приходит нагая". В смысле - голая. Стало холодно и голодно...
Но зато у большевиков не было той помехи, что была у "темного царского режима". У большевиков отсутствовала "химера, называемая совестью". Советское правительство стало проводить мобилизационную политику военного коммунизма, частью которой и являлась продразвёрстка. Сначала отбирали хлеб и зерно. Потом картофель, мясо, а к концу 1920 — почти все сельхозпродукты. Продовольствие изымалось у крестьян бесплатно, т. к. денежные знаки, предлагаемые в качестве оплаты были практически полностью обесценены, а поскольку заводы и фабрики стояли, то промышленных товаров взамен изымаемого зерна не предлагалось. При определении размера развёрстки исходили не из фактических излишков продовольствия у крестьян, а из потребностей в продовольствии армии и города. Изымали не только имевшиеся излишки, но и весь семенной фонд и сельхозпродукты, необходимые для того, чтобы могли прокормиться сами крестьяне с семьями. Естественно, ограбленные мужики стали хвататься за топоры, вилы и обрезы. Восстания крестьян беспощадно подавлялись вооружёнными отрядами комитетов бедноты, а также частями особого назначения Красной армии (ЧОН).
Эти страницы советской истории никогда не афишировались: уж слишком неприглядным оказалось ограбление крестьян с последующими расправами над ними. Жестокая беспощадность борьбы отчасти отражена в рассказах Шолохова…

В Пронском уезде Рязанской губернии было расстреляно 300.
Воронежская, Костромская, Орловская губернии - тысячи расстрелянных.
С лютой жестокостью подавлено восстание в Уфимской области — более 25 тысяч погибших. Это лишь несколько примеров из огромного числа казней и расправ против тысяч и тысяч крестьян.
Восставшие деревни нередко стирали с лица земли артиллерийским огнём, так что учесть все жертвы практически невозможно. С особой бесчеловечностью подавлялось вос-стание в Тамбовской губернии. Были пущены в ход броневики и удушаю-щие газы.
Зампредседателя Реввоенсовета Э.Склянскому «добренький дедушка» Ленин направил записку с предложе-нием использовать «бронепоезда, броневики, аэропланы» для борь-бы с повстанцами (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.52.С.67).
Наиболее известны Кронштадтское и Тамбовское восстания, а в их тени оставались Западно-Сибирское восстание, охватывавшее Тюменскую, Омскую, Челябинскую и Екатеринбургскую губернии…

В связи с переходом от военного коммунизма к НЭПу 21 марта 1921 г. продразвёрстка была заменена продналогом, однако положение крестьянства оставалось тяжелым. И не только крестьянства. В 1920г. гражданская война почти закончилась. Население надеялось на облегчение своего положения. Но политика «военного коммунизма» не смягчилась. Ее итогом стал неслыханный спад производства, выросла смертность среди рабочих, в сельском хозяйстве разразился жесточайший кризис, нарастало социальное иждивенчество. Всеобщее недовольство "военным коммунизмом" достигло к зиме 1921 года предела. Продотряды по-прежнему отбирали у крестьян все «излишки» зерна. Скудные пайки получали и рабочие.
До недавнего времени в исторических исследованиях особо подчеркивалась роль «переломного момента» в марте 1921 года. Однако решение о замене продразверстки продналогом, наспех принятое под угрозой социального взрыва в последний день заседаний X съезда РКП(б), не повлекло за собой ни прекращения крестьянских восстаний и рабочих забастовок, ни ослабления карательной политики Советов. Ставшие теперь доступными архивы убедительно доказывают, что гражданский мир по всей стране не воцарился в один прекрасный день весны 1921 года. Напряженность во многих районах сохранялась до лета 1922 года, а в некоторых областях и дольше. Реквизиционные команды продолжали свирепствовать на селе, рабочие забастовки по-прежнему сурово пресекались, последние социалистические активисты оставались за решеткой, «искоренение бандитского элемента» продолжалось по «всем правилам» - с массовыми расстрелами заложников и применением в непокорных деревнях отравляющих газов.
В конце концов верх взял небывалый голод 1921-1922 годов, поразивший именно те районы, где сопротивление продовольственным реквизициям было особенно сильным, где крестьяне восставали просто для того, чтобы выжить. Если нанести на карту все местности, пострадавшие от голода, то мы увидим, что это как раз те районы, где в течение нескольких лет до начала голода проводились особенно опустошительные реквизиции, а также районы, отмеченные мощными крестьянскими восстаниями. Став «объективным» союзником большевиков, безотказным орудием усмирения, голод к тому же послужил для них предлогом для нанесения решающего удара по Православной Церкви и интеллигенции, пытавшимся бороться с этим бедствием.
Из всех крестьянских выступлений, начавшихся с лета 1918 года вместе с широкой кампанией реквизиций, восстание в Тамбовской губернии было самым продолжительным, самым важным и самым организованным. Расположенная в пятистах километрах на юго-восток от Москвы, Тамбовская губерния представляла собой с начала века один из бастионов партии эсеров, наследников русских народников. В 1918-1920 годах, несмотря на все репрессии, обрушившиеся на эту партию, ее сторонники были многочисленны и активны на Тамбовщине. Но помимо этого Тамбовская губерния была еще и ближайшим к Москве хлебопроизводящим районом, и с осени 1918 года более сотни продовольственных отрядов свирепствовали в этой густонаселенной местности. В 1919 году здесь разразились десятки бунтов, и все они были безжалостно подавлены. В 1920 году была резко повышена продразверстка.
И в то же самое время за тысячу километров на восток обозначился новый очаг крестьянских волнений. Выкачав все, что можно, из сельских районов южной России и Украины, большевики обратили свой взор осенью 1920 года на Западную Сибирь, где продразверстка была произвольно определена в соответствии с... экспортом зерна из края в 1913 году! Но как можно сравнивать урожай, выращенный в расчете получить за него полновесный золотой рубль, с тем, который крестьянину предстоит отдать под угрозой расправы? Как и повсюду, сибирские крестьяне поднялись на защиту плодов своего труда и ради собственного выживания. В январе-марте 1921 года большевики утратили контроль над губерниями Тобольской, Омской, Оренбургской, Екатеринбургской - то есть территорией, превосходящей по размерам Францию. Транссибирская магистраль, единственная железная дорога, связывающая европейскую часть России с Сибирью, оказалась перерезанной. 21 февраля Народная крестьянская армия овладела Тобольском и удерживала этот город до 30 марта.

Выдержки из приказа № 171 от 11 июня 1921 года, подписанного Антоновым-Овсеенко и Тухачевским:
«1. Граждан, отказывающихся называть свое имя, расстреливать на месте, без суда.
2. Селениям, в которых скрывается оружие, властью уполиткомиссии или райполиткомиссии объявлять приговор об изъятии заложников и расстреливать таковых в случае несдачи оружия.
3. В случае нахождения спрятанного оружия расстреливать на месте без суда старшего работника в семье.
4. Семья, в доме которой укрылся бандит, подлежит аресту и высылке из губернии, имущество ее конфискуется, старший работник в этой семье расстреливается без суда.
5. Семьи, укрывающие членов семьи или имущество бандитов, рассматривать как бандитов, и старшего работника этой семьи расстреливать на месте без суда.
6. В случае бегства семьи бандита имущество таковой распределять между верными Советской власти крестьянами, а оставленные дома сжигать или разбирать.
7. Настоящий приказ проводить в жизнь сурово и беспощадно».

На следующий день после объявления этого приказа командующий Тухачевский приказал применить газы против повстанцев. «Остатки разбитых банд и отдельные бандиты продолжают собираться в лесах. <...> Леса, в которых укрываются бандиты, должны быть очищены с помощью удушающих газов. Все должно быть рассчитано так, чтобы газовая завеса, проникая в лес, уничтожала там все живое. Начальник артиллерии и специалисты, компетентные в такого рода операциях, должны обеспечить достаточное количество газов.
К июлю 1921 года военные власти и органы ЧК уже приготовили семь концентрационных лагерей, где, согласно пока еще не полным данным, было размещено по меньшей мере 50 000 человек, главным образом стариков, женщин и детей, «заложников» и членов семей крестьян-дезертиров. Обстановка в этих лагерях была ужасающей: там свирепствовали тиф и холера, и полуодетые узники страдали от всех возможных бед. Летом 1921 года дал о себе знать голод. Смертность к осени поднялась до 15-20% в месяц. К 1 сентября 1921 года осталось некоторое количество разрозненных банд, в которых едва можно было насчитать до тысячи вооруженных людей. Напомним, что в феврале число повстанцев доходило до 40 тысяч. С крестьянской армией Антонова было покончено. Начиная с ноября 1921 года многие тысячи заключенных из числа наиболее работоспособных вывозились из «усмиренных» деревень и сел в концентрационные лагеря на север России, в Архангельск и Холмогоры.
Судя по ежедневным сводкам ЧК большевистскому руководству, «наведение революционного порядка» на селе продолжалось во многих регионах - на Украине, в Западной Сибири, губерниях Поволжья, на Кавказе - по крайней мере, до второй половины 1922 года. Навыки, полученные в предшествующие годы, сохранились, и, хотя продразверстка и связанные с ней реквизиции были официально отменены в марте 1921 года, заменивший их продналог нередко взимался с прежней свирепостью.

Из доклада председателя полномочной «пятерки» о карательных мерах против бандитов Тамбовской области. 10.7.1921
«Операции по очистке селений Курдюковской волости начались 27-го июня с деревни Осиновки, являвшейся ранее частым местом пребывания банд. Настроение крестьян к прибывшим для операции отрядам - недоверчиво выжидательное: банды не выдавали, на все задаваемые вопросы отвечали незнанием.
Было взято 40 заложников, селение объявлено на осадном положении, изданы приказы, устанавливающие 2-часовоо срок для выдачи бандитов и оружия с предупреждением - за невыполнение будут расстреляны заложники. На общем собрании крестьяне заметно стали колебаться, но не решались принять активное участие в оказании помощи по изъятию бандитов. По-видимому, они мало верили в то, что приказы о расстреле будут приводиться в исполнение. По истечении установленного срока был расстрелян 21 заложник в присутствии схода крестьян. Публичный расстрел, обставленный со всеми формальностями, в присутствии всех членов «пятерки», уполномоченных, комсостава частей и пр., произвел потрясающее впечатление на крестьян <...>.
Что касается д[еревни] Кареевки, где ввиду удобного территориального положения было удобное место для постоянного пребывания бандитов <...>, «пятеркой» было решено уничтожить данное селение, выселив поголовно все население и конфисковав их имущество, за исключением семей красноармейцев, которые были переселены в село Курдюки и размещены в избах, изъятых у бандитских семей. Строго после изъятия ценных материалов — оконных рам, сеялок, срубов, и др. - деревня была зажжена <...>.
3 июля приступили к операции в с. Богословка. Редко где приходилось видеть столь замкнутое и сорганизованное крестьянство. При беседе с крестьянами от малого до старика, убеленного сединами, все как один по вопросу о бандитах отговаривались полным незнанием и даже с вопрошающим удивлением отвечали: «У нас нет бандитов»; «Когда-то проезжали мимо, но даже хорошо не знаем, были ли то бандиты или кто другой, мы живем мирно, никого не беспокоим и никого не знаем».
Были повторены те же приемы, какие и в Осиновке, взяты заложники в количестве 58 человек. 4 июля была расстреляна первая партия в 21 человек, 5 июля - в 15 человек, изъято 60 семей бандитских - до 200 человек. В конечном результате перелом был достигнут, крестьянство бросилось ловить бандитов и отыскивать скрытое оружие<...>.
Окончательная чистка упомянутых сел и деревень была закончена 6 июля, результаты каковой сказались не только на районе двух волостей, прилегающих к ним; явка бандитского элемента продолжается.
Председатель полномочной «пятерки»
Усконин».

Чтобы улучшить сбор налога в Сибири, регионе, который должен был поставить большую часть сельскохозяйственных продуктов в момент, когда приволжские губернии были поражены голодом, Феликс Дзержинский в декабре 1921 года был командирован в Сибирь как чрезвычайный уполномоченный. Он ввел в дело «летучие революционные трибуналы», разъезжавшие по селам и приговаривавшие тут же, на месте, крестьян, не сдавших продналог, к тюрьме или лагерю. Как и реквизиционные отряды, эти трибуналы при поддержке «налоговых отрядов» допускали столько злоупотреблений, что сам председатель Верховного трибунала Николай Крыленко вынужден был направить специальную комиссию для расследования действия этих органов, опиравшихся на авторитет шефа ВЧК. Из Омска один из инспекторов комиссии доносил 14 февраля 1922 года: «Злоупотребления реквизиционных отрядов достигли невообразимого уровня. Практикуется систематически содержание арестованных крестьян в неотапливаемых амбарах, применяются порки, угрозы расстрелом. Не сдавших полностью налог гонят связанными и босиком по главной улице деревни и затем запирают в холодный амбар. Избивают женщин вплоть до потери ими сознания, опускают их нагишом в выдолбленные в снегу ямы...»
Вот выдержки из сводки политической полиции за октябрь 1922 года, через полтора года после начала НЭПа:
«В Псковской губернии на продналог пойдет более 2/3 урожая. Четыре уезда восстали. <...> В Новгородской губернии сбора продналога не выполним, несмотря на 25-процентное понижение ставок, из-за неурожая. В Рязанской и Тверской губерниях выполнение 100% продналога обрекает крестьян на голод. <...> В городе Новониколаевске Томской губернии развивается голод, и крестьяне для своего пропитания заготовляют на зиму траву и корни. <...> Но все эти факты бледнеют рядом с сообщениями из Киевской губернии о массовых самоубийствах крестьян вследствие непосильности продналоговых ставок и конфискации оружия. Голод, постигший ряд районов, убивает в крестьянах всякие надежды на будущее».

Осенью 1922 года случилось худшее. После двухлетнего голода выжившие ссыпали в закрома урожай, который позволил бы им пережить зиму, при условии, что нормы продналога будут уменьшены. «В этом году урожай зерновых обещает быть ниже среднего уровня десяти последних лет», - такими словами 2 июля 1921 года в газете «Правда» в первый раз на последней полосе, в коротенькой заметке, было упомянуто об обострении «проблемы продовольствия» на «фронте земледелия». Десятью днями позже в обращении Президиума ВЦИК от 12 июля «Ко всем гражданам РСФСР», подписанном председателем ВЦИК Михаилом Калининым, признавалось, что «во многих районах засуха этого года уничтожила посевы». Следом Центральный Комитет РКП(б) принял обращение Задачи партии в борьбе с голодам, появившееся в «Правде» 21 июля. «Бедствие, - объяснялось в обращении, - является результатом не только засухи этого года. Оно подготовлено и обусловлено прошлой историей, отсталостью нашего сельского хозяйства, неорганизованностью, низким уровнем сельскохозяйственных знаний, низкой техникой, отсталыми формами севооборота. Оно усилено результатами войны и блокады, не прекращающейся борьбой против нас помещиков, капиталистов и их слуг; оно и сейчас усугубляется выполнителями воли организаций, враждебных Советской России и всему ее трудящемуся населению».

В долгом перечислении причин этого бедствия, которое еще не осмеливались назвать его подлинным именем, был пропущен самый важный фактор: политика реквизиций и грабежей, которую годами проводили в отношении и так уже ослабленного сельского хозяйства. Руководители затронутых голодом губерний, собранные в Москве в июне 1921 года, в один голос обвиняли правительство и всесильный Наркомат продовольствия в провоцировании голода.
Из донесений ЧК и военного командования можно заключить, что первые признаки голода появились во многих регионах уже в 1919 году. В течение всего 1920 года ситуация неуклонно ухудшалась.

Ленинское правительство оказалось не в силах накормить голодающих. Мировая общественность хотела помочь голодающим — Американская организация помощи (ARA) кормила до 10 млн. человек, выделив 140 млн.. золотых рублей. Общественность создала Всероссийский комитет помощи голодающим, куда вошли виднейшие представители интеллигенции, в том числе М.Горький, Е.Кускова. Как отреагировал на это Ленин? «Директива сегодня в Политбюро строго обезвредить Кус-кову. Вы в «ячейке коммунистов» не зевайте, блюдите строго. От Кусковой возьмём имя, подпись, пару вагонов тех, кто ей (и этаким) сочувствует. Больше ни-че-го» (Ленинский сборник. Т. XXXVI.C.287)

Муки умирающих с голода вряд ли трогали кремлёвскую верхушку: партийные руководители и в голодное время питались хорошо. Миф о «голодных наркомах» - всего лишь миф.

Зато откликнулась на страдания людские Православная Церковь. Патриарх Тихон выступил в августе 1921 г. в мировой печати. Он проникновенно писал: «Помогите! Помогите стране, помогавшей всегда другим!.. Не до слуха вашего только, но до глубины сердца вашего пусть донесёт голос мой болезненный стон обречённых на голодную смерть миллионов людей и возложит его на вашу совесть, и на совесть всего человечества!»

19 февраля 1922 Православная Церковь разрешила жертвовать на нужды голодающих Поволжья «драгоценные церковные украшения и предметы, не имеющие богослужебного употребления».
Однако через несколько дней ВЦИК издаёт декрет о насильственном изъятии из церквей всех ценностей, включая атрибуты богослуже-ния. Долгое время было засекречено письмо Ленина. Вот несколько цитат (Цит по: Известия ЦК КПСС. 1990. N 4. С.190-193):
«...Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни если не тысячи тру-пов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятия церковных ценностей с самой бешенной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления».

Какая была цель у этой акции? Помощь голодающим? Нет!
«Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие», чтобы «...обеспечить себе фонд в не-сколько сотен миллионов золотых рублей... Без этого фонда ника-кая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности, и никакое отстаивание своей позиции в Ге-нуе совершенно немыслимы».

Ленин требовал дать директиву судебным властям, чтобы «процесс был проведён е максимальной быстротой и закончился не иначе как расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев г.Шуи, а по возможности также и не только этого города, а и Москвы и не-скольких других духовных цент-ров.. . Чем больше число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше».

Вместо Комитета правительство создало Комиссию помощи голодающим (известную как Помгол), громоздкую бюрократическую организацию, составленную из функционеров различных народных комиссариатов, весьма неэффективную и коррумпированную. При самом сильном голоде летом 1922 года, который охватил чуть ли не 30 миллионов человек, Комиссия оказывала, и довольно нерегулярно, продовольственную помощь лишь 3 миллионам лиц. Что же касается АRА, Квакеров, Красного Креста, они обеспечивали питанием около 11 миллионов в день.
(видимо, поэтому у нас до сих пор бранят американцев - за сделанное ими добро)

Несмотря на международную помощь, голод 1921-1922 годов унес по меньшей мере 5 миллионов жизней, при том что голодало в общей сложности 29 миллионов человек. Последний страшный голод в дореволюционной России, обрушившийся на страну в 1891 году и охвативший примерно те же регионы (Среднюю и Нижнюю Волгу и часть Казахстана), унес с собой от 400 до 500 тысяч человек. Но тогда государство и общество соревновались между собой в оказании помощи голодающим. Юный помощник присяжного поверенного Владимир Ульянов жил в начале девяностых годов в Самаре, центре наиболее пострадавшей в 1891 году от голода губернии. Он оказался единственным представителем местной интеллигенции, не только не принявшим никакого участия в организации помощи голодающим, но и категорически возражавшим против такой помощи. Как вспоминал один из его друзей, «Владимир Ильич имел мужество открыто заявить, что последствия голода - нарождение промышленного пролетариата, этого могильщика буржуазного строя, - явление прогрессивное. <...> Голод, разрушая крестьянское хозяйство, двигает нас к нашей конечной цели, к социализму через капитализм. Голод одновременно разбивает веру не только в царя, но и в Бога»

Продразверстка повлекла за собой страшные человеческие жертвы от голода, отчаяние крестьянских восстаний, утопленных большевиками в крови. А голод послужил формальным предлогом для расправы над Русской Православной Церковью.
Между тем А.А.Ритих, чьи предложения о добровольной продразверстке подвергались Госдумой критике, входил в 1921 году в состав русского общества в Англии для помощи голодающим в России… Круг замкнулся.

система заготовок сельхозпродуктов в период "военного коммунизма", установлена после введения продовольственной диктатуры. Обязательная сдача крестьянами государству по твердым ценам всех излишков хлеба и других продуктов. Вызвала недовольство крестьян, вела к сокращению сельскохозяйственного производства, была заменена в 1921 г. продналогом.

Отличное определение

Неполное определение ↓

ПРОДРАЗВЕРСТКА

продовольст- венная разверстка, - система заготовок с.-х. продуктов, применявшаяся Сов. гос-вом в период гражд. войны 1918-20; заключалась в обязательной сдаче крестьянами гос-ву по твердым ценам всех излишков (сверх установленных норм на личные и хоз. нужды) хлеба и др. продуктов. В 1918 врагу удалось отрезать Сов. республику от важнейших с.-х. р-нов страны. Запасы хлеба иссякли; подвоз из производящих р-нов почти прекратился. Городское и беднейшее сел. население голодало. Для удовлетворения крайних потребностей Сов. гос-во вынуждено было обратиться к сбору всех имевшихся в крест. х-вах излишков хлеба. Подавляющая часть этих излишков была в руках кулаков, к-рые стремились сорвать хлебную монополию, восстановить свободную торговлю. В этих условиях такие методы заготовки, как закупка хлеба по твердым ценам, обмен пром. товаров на сельскохозяйственные и т. п., оказались неэффективными. Необходим был строжайший гос. учет продовольств. излишков и контроль за их перераспределением. "Разверстка была наиболее доступной для недостаточно организованного государства мерой, чтобы продержаться в неслыханно трудной войне против помещиков" (Ленин В. И., Полн. собр. соч., 5 изд., т. 44, с. 7 (т. 32, с. 433)). Преимущества П. перед др. методами с.-х. заготовок доказал опыт проведения ее с помощью продотрядов, комбедов во 2-й пол. 1918 в Тульской, Вятской, Калужской, Витебской и др. губ. На производящие губернии РСФСР П. была распространена декретом СНК от 11 янв. 1919. Вслед за этим П. была введена на Украине и в Белоруссии, в 1920 в Туркестане и Сибири, в нач. 1921 - в Азербайджане. В соответствии с постановлением Наркомпрода РСФСР от 13 янв. 1919 о порядке разверстки гос. плановые задания исчислялись на основе погубернских данных о размере посевных площадей, урожайности, запасах прошлых лет. В губерниях производилась разверстка по уездам, волостям, селениям, а затем между крест. х-вами. Сбор продуктов осуществляли органы Наркомпрода, продотряды при активной помощи местных Советов. Не имея возможности снабдить деревню необходимыми ей пром. товарами, гос-во было вынуждено брать у крестьян с.-х. продукты по твердым ценам, что при быстром обесценении денег означало практически безвозмездно. Осн. тяжесть П. ложилась на зажиточные слои крестьянства. П. явилась выражением продовольств. диктатуры рабочего класса и беднейшего крестьянства. Вначале П. распространялась на хлеб и хлебофураж. В заготовит. кампанию 1919/20 она охватила также картофель, мясо, а к кон. 1920 - почти все с.-х. продукты. В 1918/19 было собрано 107,9 млн. пудов хлеба и зернофуража, в 1919/20-212,5 млн. пудов, в 1920/21-367 млн. пудов. П. позволила Сов. гос-ву решить жизненно важную задачу планового снабжения продовольствием армии, рабочего класса, крестьянства потребляющих р-нов, обеспечения сырьем пром-сти. С увеличением заготовок по П. сокращались товаро-ден. отношения между городом и деревней. Запрещалась свободная торговля все большим числом продуктов, на к-рые распространялась гос. монополия. В рамках сложившейся в ходе гражд. войны политики военного коммунизма П. была определяющей формой экономич. взаимоотношений между рабочим классом и крестьянством. Но после окончания войны она уже не отвечала интересам социалистич. строительства, тормозила восстановление нар. х-ва. Крест. с. х-во сокращало посевные площади, продукцию. Дальнейшее сохранение П. вызывало недовольство крестьянства и даже мятежи. Она, отмечал Ленин, "...оказалась основной причиной глубокого экономического и политического кризиса, на который мы наткнулись весной 1921 года" (там же, с. 159 (т. 33, с. 41)). Поэтому в марте 1921 по решению X съезда РКП(б) П. была заменена продналогом. Сов. страна приступила к проведению новой экономической политики. Лит.: Ленин В. И., Доклад о замене разверстки натуральным налогом 15 марта 1921 г., Полн. собр. соч., 5 изд., т, 43 (т. 32); его же, О продовольственном налоге, там же, (т. 32); его же, Доклад о тактике РКП 5 июля, там же, т, 44 (т. 32); его же, Новая экономич. политика и задачи политпросветов, там же (т. 33); Крицман Л., Героический период великой рус. революции, М., 1925; Гладков И. A., Очерки сов. экономики 1917-1920 гг., М., 1956; Стрижков Ю. К., Из истории введения продовольств. разверстки, ИЗ, т. 71, М., 1962. В. П. Дмитренко. Москва.